Когда я очнулся, то понял, что лежу на спине на твёрдой поверхности, но на этот раз вокруг была полная тишина. Я слышал свой собственный прерывистый пульс и машинально рассчитал число ударов. Сорок семь. Это правильное значение для такого положения тела, однако это означало, что я лежал так не меньше двух часов и крепко спал. Попытка пошевелить частями тела была на удивление удачной: вопреки ожиданиям ни руки, ни ноги не затекли от лежания на твёрдой поверхности. Я поднял голову, а затем, опершись на локти, приподнял верхнюю часть туловища. Вокруг был почти сплошной мрак, но поверхность подо мною слегка светилась, создавая вокруг меня форму эллипса, только света было явно недостаточно чтобы разглядеть что-либо кроме себя самого. Куда бы я не посмотрел — в стороны или вверх — мрак не позволял ничего увидеть.
Я встал на ноги, и пятно света под ногами уменьшилось до размеров небольшого круга. Шаг вперёд. Пятно света одновременно с этим шагом плавно передвинулось на новую позицию и снова оказалось у меня под ногами. Вокруг меня по-прежнему был полный мрак, а потому я решил просто идти вперёд.
Позже я сообразил, что всё-таки можно ведь что-нибудь и спросить: вдруг меня услышат? «Есть здесь кто-нибудь?» — наивно спросил я. Ответом была полная тишина, и я пошёл дальше, а мой спутник в виде светящегося круга послушно двигался подо мною.
Я шёл долго и упорно, внутренний таймер перевалил за отметку в три часа, а значит пройдено было не меньше восемнадцати километров. «Ну и сколько ещё двигаться? — подумал я. Это ерунда какая-то, у задачи должно быть другое решение».
Действительно, моя логика по жизни состояла в том, чтобы пробивать любую задачу усидчивостью и волей, доведённой до совершенства и называемой в таком состоянии словами «рвение» или иногда «одержимость». Тем не менее, такой подход был правильным лишь в одном случае: когда был критерий остановки: либо когда задача была решена, либо когда по косвенным признакам становилось понятным, что нужно прервать это решение. Распространённой ошибкой при подобном подходе была такая, что среди выбранных направлений приложения силы не всегда выбиралось верное, по какой причине время тратилось впустую. Временами следует подольше подумать и правильно выбрать вектор движения, а уже потом ломить в этом направлении. Только в таких случаях результат получался безошибочным… Но что же я делаю сейчас? Иду уже три часа в произвольно выбранном направлении; разумеется, что некий Судья, который с весёлой улыбкой видит эту наивную прямолинейность, просто даёт мне понять, что я снова совершаю распространённую для людей с сильной волей ошибку: применяю силовой метод решения до того, как разобрался в сути задачи.
Я сел на поверхность, по которой шёл, и только сейчас заметил, что она тёплая, чуть выше температуры моего тела. Мне показалось, что пол чуть пошевелился… но всё же показалось. Посидев немного и прислушавшись к своим ощущениям, я решил лечь и на время отключил мысли, закрыв глаза, как бы совершая «перезагрузку системы». Открыв их, я уставился в бесконечность и крепко задумался, решив начать с того момента, как шагнул в комнату с надписью «Социальное Лесничество».
Значит так, я обнаружил себя в бесконечной во все стороны комнате, вдобавок окутанной мраком, причём комната эта посвящена судьбе Социального Лесничества. Значит ли это, что концепция СЛ бесконечно пуста и беспробудно мрачна? Или это значит что-то другое? Ведь комната не совсем пустая, я же на чём-то лежу. Значит у концепции есть твёрдое и непробиваемое основание? А что это за пятно света, которое почти совершенно не светит? Символизирует ли это ложное освещение явлений и обстоятельств с позиции концепции? А может мрак концепции настолько сильный, что никакой свет не поможет его разорвать?
Вопросы были явно тупиковыми, потому что отыскать на них ответы, глядя на обстоятельства изнутри этой комнаты и не выходя за её пределы, было совершенно невозможно: не за что даже зацепиться, чтобы начать раскручивать те логические цепочки, которые так хорошо удавалось разворачивать там…
Стоп! А ведь это и есть зацепка: невозможность зацепиться и составить какой-либо постулат или какую-либо аксиому, невозможность определить самую первую изначальную предельно ясную мысль, не подвергаемую сомнению, — это и есть та базовая мысль, с которой мне нужно начать. Невозможность зацепки — это зацепка!
Впрочем, моё мысленное ликование оказалось недолгим… Хорошо, вот я нашёл первую зацепку, и что? Что я буду за неё цеплять, каким инструментом тащить и распутывать то, за что она держится? Непонятно… Что можно логически выПубликации из себя самого, локально-замкнутого в бесконечной пустоте? За что зацепиться, чтобы выйти за собственные пределы? Решения не было…
Я перевернулся на живот и расставил руки в стороны под прямым углом к телу. Лицо прижималось носом и подбородком к твёрдому белому пятну. По ощущениям, в глаза должен был бить яркий свет, но этот белый свет был совершенно не ярким, как будто его вообще не было, когда на него смотришь. «Бесполезное тупое пятно», — разозлился я вслух, смешно произнося слова прижатыми к полу губами. Мне показалось, что пятно стало чуть темнее, но, усевшись на пол, я увидел, как оно приняло форму круга подо мною и вроде бы светило так же.
Не помню сколько я так сидел, но меня не покидала мысль, что игра в барона Мюнхгаузена, который сам себя вытащил за волосы, невозможна без какого-то дополнительного инструмента, позволяющего отталкиваться от самого себя. Мысль о том, что отсутствие начала в моих рассуждениях — это и есть начало рассуждений мне интуитивно казалась совершенно правильной, но я всё же не понимал, как мне ухватиться за неё и вытащить себя за волосы. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь! Серьезное выражение лица еще не признак ума. Помните, что самые большие глупости на Земле делаются именно с этим выражением лица», — вспомнил я цитату из знаменитого фильма 1979 года про упомянутого барона.
Я улыбнулся. Надо же как смешно получается: я бежал по коридору с целью прекратить эти мучения, хотя жаждал увидеть расправу над всеми, чья позиция была по моему мнению злонамеренно-неконструктивной. И вроде бы все эти люди заслуживают наказания, но теперь мне страшно не хотелось за этим наблюдать. Что же изменилось? Наверное, я понял, что нахожусь в коридоре Суда, а значит судить будут и меня. Причём судить за всё то же самое, что я встречал в жизни у других людей. Почему я это встречал? Да потому что всё это есть во мне, но в иных формах проявления. Я вспомнил как-то увиденного инспектора ДПС, который тупо придирается к водителю за отсутствие знака «Ш» на автомобиле с шипованными зимними колёсами. Водитель отвечал, что не видит смысла поддерживать эти анахронизмы и что сам инспектор прекрасно понимает бессмысленность данного знака. Инспектор вроде бы нехотя соглашался, но фраза «закон есть закон» бессмысленно и беспощадно победила аргументацию опытного водителя. Я проникся к нему сочувствием, а к инспектору некоторым чувством осуждения, дескать, найдутся силы более высокие и все твои вахтёрско-чиновничьи замашки перед ними окажутся пустым звуком… а жезл твой сам знаешь где у тебя окажется… Так и вышло за той первой дверью, с которой я начал. А если вспомнить как я, обладая властью преподавателя над студентами в ранний период преподавания, делал в целом то же самое, то есть ставил «двойки» по формальным критериям, а не разумным, то это как раз объясняет причину, по которой я поспешил быстро отойти от комнаты с надписью «Недобросовестный инспектор ДПС». Все сотни услышанных мною приговоров на самом деле были близки к тем, которые я воображал себе до того, как оказался на Суде… И ВСЕ они в равной степени относились и ко мне. Вот почему я хотел побыстрее оказаться уже в своей комнате, чтобы всё это безобразие закончилось. Почему я знал, как будет называться моя комната? Потому что ещё до Суда я начал смутно догадываться об ошибочности логики своего социального поведения, а потому начал искать спасение в Лесничестве, то есть вполне логично, что из резонансного судебного коридора, являющегося по сути моей собственной рефлексией, я точно также бежал в спасительную комнату с тем же названием. А с чего началось Лесничество?
С пустоты.
Оно началось с ясного осознания пустоты во всех тех построениях, которыми я увлекался ранее, причём я потерял всякую опору и не мог ни за что зацепиться, прямо как сейчас. Что же это даёт?.. Именно ЭТО и позволило заметить, что пустота эта была не беспробудной, потому что в ней долгое время присутствовал один элемент, казалось бы, бесполезный и путающийся под ногами. Он был там всегда и был всегда со мной, хотя от его присутствия я не видел ровным счётом никакой для себя выгоды, да и никаких помех, впрочем, тоже не видел. До тех пор, пока я не спросил у него: «А ты кто такой?».
В этот самый момент пустота наполнилась смыслом…
Вспомнив всё это, я посмотрел на белый круг, на котором сидел, а затем спросил:
— Это Ты? Здравствуй!
Продолжение следует.