Случайная встреча

В серии статей про ]]>потребителей информации]]> я кратко рассказал о дискуссионном клубе, который существовал в Петрозаводске почти два года. Одним из моих заданий для участников этого клуба было написать сочинение на тему «как я провёл лето?». Формулировка самого этого задания с небольшой редакцией сейчас опубликована в этом блоге под названием «]]>Сочинение о сочинениях]]>». К сожалению, задание никто правильно выполнить не смог. Кто-то даже попытался написать сочинения и прислал мне текст, но всё это было крайне далеко от того, что было сформулировано в качестве задания, смысл которого нужно было ещё правильно расшифровать. О причинах подобных трудностей у участников клуба мы говорить не будем, частично это связано с исходным нежеланием что-то делать, а с желанием только потреблять, но есть и другие причины, отчасти связанные со мной.

В любом случае, уже не важно, как это было в 2013 году, но один из моих принципов воспитания вынуждает меня проверять на себе всё то, о чём я говорю или хотя бы иметь более-менее точное представление о тех заданиях, которые я даю. Этот принцип я сформулировал в статьях про отучения от алкоголя (]]>часть 9]]>), но, если кто читал эти статьи, тот понимает, что подобные принципы распространяются на любую мою деятельность, связанную с общением. Разумеется, следуя этому принципу, я должен был написать и своё сочинение, полностью удовлетворяющее всем моим требованиям. У меня получился рассказ с элементами сочинения под названием «Случайная встреча», он будет опубликован в этом блоге в нескольких частях в течении октября 2016 года.

Если кому-то удастся прочитать рассказ внимательно, а не так, как это сделали те же мои ученики, то этому человеку станет понятной моя методика общения, исходные предпосылки моих принципов работы и вообще моя жизненная философия на 2013 год. С тех пор эти моменты моей личности были значительно усовершенствованы, но исходных позиций, с которых всё началось, это никак не меняет. Считаю, что эту историю должны знать и мои читатели. Сразу предупреждаю, что никто никогда не узнает о том, что в этой истории является сочинением, а что реальностью, кроме двух её действующих лиц, знающих весь сюжет целиком.

Рассказ был оформлен в виде небольшой книжки около 100 страниц, вот её титульный лист:

Посвящается тем, кто сам этого пожелает.

—   I   —

Сердечный ритм послушно держался у отметки 140 ударов в минуту, за спиной было уже около 8 километров, на сегодня оставалось ещё два. Лёгкая утренняя беговая разминка. Касания ног о твёрдую поверхность отдавались резким звуком, разлетающимся по Набережной Онежского озера. По крайней мере, так казалось мне, но прохожий, будь он здесь в такое раннее время, ничего бы не услышал, находясь от меня на расстоянии 100 и более метров. Просто ещё не разношенные кроссовки казались слегка твёрдыми, что немного громче обычного отдавалось в тело и улавливалось внутренним слухом.

В пять-шесть часов утра на Набережной можно встретить только людей, ещё не ложившихся спать, потерявших чувство времени и загулявшихся до поздней ночи, которая неожиданным для них образом превращается в утро, и застаёт, где придётся. Сейчас здесь никого не было. Именно эта пустота и возможность сосредоточиться на своём внутреннем состоянии, чему способствует немного изменённое утреннее восприятие реальности, и притягивает меня для утренних тренировок.

«Пока ты отдыхаешь, твой соперник тренируется», — учили меня. Я не даю ему такой возможности. «Спи-спи, уважаемый соперник». — мысль о предстоящих соревнованиях заставила меня немного ускориться — и пульс начал расти, но, опомнившись, я снова вернулся к прежнему темпу.

Недалеко впереди показалась фигурка бегущего в попутном направлении человека, она вынырнула неожиданно, так как была не замечена мной из-за изгиба линии Набережной. Это была девушка, невысокая, бегущая медленно и, мне показалось, не совсем правильно выполняя постановку стопы, из-за чего движения её казались неловкими, а спина слегка сутулой. До девушки было меньше трёхсот метров. Прикинув её скорость, я понял, что мы очень скоро поравняемся.

Спортсмены обычно приходят сюда чуть позже, когда я уже успеваю закончить, поэтому появление девушки меня немного удивило, хотелось поглядеть, кто она такая. Уже добегая до девушки, я убедился, что ноги она действительно переставляла неправильно: ставя стопу на поверхность дорожки, она немного выворачивала пятку вовнутрь и носок, соответственно, — наружу, а при выполнении шага стопа ещё больше поворачивалась носком наружу и выбрасывалась не назад, а как бы немного в сторону. Выглядело всё это неуклюже. Девушка услышала мои шаги и обернулась, однако я не смог разглядеть её лица — свет от восхода Солнца не давал возможности увидеть его черты с расстояния около 50 метров. Девушка, задержав на мне взгляд не больше чем на секунду, отвернулась, и продолжала бежать.

Такой неправильный способ бега распространён среди девушек, которые любят просто побегать, следя, таким образом, за своей фигурой. Это даже и не бег вовсе, а разновидность интенсивной ходьбы. Попытка переставлять ноги с как можно большей лёгкостью, давая им свободно возвращаться в исходное положение после сделанного шага, приводила к искривлению траектории движения стопы, и со стороны выглядело, будто человек не управляет ногами, а ноги болтаются сами по себе. Начитались такие девушки где-то, что бегать по утрам полезно, а как именно бегать, сколько, с какой скоростью и как подбирать одежду — этому не научились. Вот и получается иной раз: бежишь, например, по парку днём, а там такие любительницы, одетые как попало, порой даже с наушниками бегут, слушая музыку. И бегут абы как, совершенно не чувствуя своё тело, не ощущая внутреннего ритма, не понимая того особого состояния психики, которого следует добиться при беге. Наивные создания, видимо, считают, что одно только шевеление ногами, пусть и систематическое, каждодневное или даже выполняемое по особому плану, что-то им даст.

Вот и эта девушка, бегущая в столь ранний час по Набережной, выглядела очень глупо. Широкие спортивныештаны ей явно не подходили — при беге штанина одной ноги задевала за голень другой. Столь неудобная постановка стопы заставляла девушку немного сутулиться и смотреть не вдаль, лишь изредка опуская глаза на дорожку, а немного вниз, глядя всё время себе под ноги. Руки были чрезмерно согнуты в локтях и почти прижимались к груди. Вместо того чтобы держать туловище прямо, она слегка поворачивала его то в одну, то в другую сторону, компенсируя движение ног и тратя на это лишнюю энергию на каждом шаге.

Девушка подняла лицо и посмотрела на меня ровно в тот момент, когда я, опережая её, устремил к ней свой внимательный оценивающий взгляд. Её нежно-голубые глаза улыбнулись мне, а лицо сделалось более ясным. Девушка была очень красива. Она была явно приятно удивлена, встретив меня так рано, как, в общем-то, и я. Странно, раньше я её здесь не видел, а бегаю по этому маршруту почти каждый день примерно в одно и то же время. «Ну не видел — и не видел, — подумал я, — бежим дальше, мало что ли девушек бегает по улицам? Но она явно заинтересовалась моим появлением. Ждёт от меня чего-то, смотрит».

— Вы неправильно бежите. — как-то неожиданно услышал я свой собственный голос, снижая скорость так, чтобы бежать вместе с девушкой.

— Я всегда так бегаю. — наигранно-удивлённо ответила она, явно обрадовавшись завязавшемуся разговору. — Не так быстро, как вы, правда… А что именно неправильно?

Мы остановились, девушка уставилась на меня в ожидании. Я вытер лоб рукавом спортивной куртки и ещё раз посмотрел на неё, чтобы убедиться, что она собирается слушать.

Передо мной стояла невысокая — на голову ниже меня — немного удивлённая и слегка расстроенная девушка, чуть смущающаяся от сделанного ей замечания. С таким выражением лица она была ещё красивее, чем мне показалось сначала. Слегка овальное лицо, вопреки ожиданиям, было не накрашено, высокий прямой лоб был гладким, без складок и морщин, хотя девушка выражала внимание, немного подняв и сдвинув брови, не слишком густые и не слишком редкие. Красивые голубые глаза смущённо улыбались, слегка щурясь, — это приводило к образованию небольших складок у внешних уголков глаз, а нижнее веко делалось немного более полным, чем это необходимо для выполнения своих функций. Такое выражение глаз придавало женскому лицу особую жизненную мудрость, совершенно не свойственную столь юной девушке, кажущейся от этого очень притягательной. Нос девушки был почти прямым, лишь с немного вогнутой спинкой и чуть вздёрнутым основанием. Тускло-красные губы средней толщины были сейчас сжаты, но рот, в целом, улыбался, приподнимая щеки девушки и делая их более округлыми. Слабо выступающий подбородок был овальной формы, без ямочек и бороздок. Волосы были светлыми, прямыми. Убранные в хвост на затылке девушки, волосы казались средней длины — будучи распущенными, они, скорее всего, ложились бы на плечи, почти закрывая их. Чёлка была недлинной не слишком густой, сквозь неё можно было разглядеть лоб. Все черты лица девушки гармонировали между собой и дополняли друг друга; не было на её лице ничего лишнего.

Если бы меня попросили сейчас рассказать, что я нахожу самым притягательным в женском лице, что при прочих равных условиях делает одно лицо более красивым, чем другое, то я отвечу, что это глаза. Спрятать от меня глубокий жизненный опыт, как ни старайся, не получится. Он придаёт глазам особую выразительность, и чем больше эта выразительность, чем больше информации удаётся увидеть в глазах женщины, тем более мудра она сама, тем более надёжна и тем более притягательна для мужчин, интуитивно чувствующих эту верность и видящих способность этой женщины к созданию крепкой семьи. Говорят, что глаза — зеркало души, и будь я в тот момент постарше, я бы увидел в глазах этой незнакомой девушки гораздо больше, чем в момент этой неожиданной для меня встречи. А сейчас я просто тонул в их невероятной глубине, не понимая, почему так происходит. Пока не понимая…

Задержавшись на её глазах чуть дольше, я отметил особенность, которой не придал сначала должного внимания: внешне девушка выражала смущение, заинтересованность, внимание и ожидание, однако из глубины её глаз на меня смотрел другой человек, внимательный в несколько ином смысле — не как слушатель, а как наблюдатель. Будто она знает, что я сейчас буду говорить и хочет просто проконтролировать, что я скажу это правильно, оценить меня и сделать какие-то одной ей понятные выводы. Глазами она смотрела будто с высоты опытного и знающего дело специалиста, с некоторой долей вынужденной снисходительности, которая возникает, когда специалисту приходится работать с менее опытным учеником. Я моргнул — и наваждение исчезло. «Показалось, наверное», — подумал я и начал объяснять технику правильного бега:

— Нужно ставить стопу прямо и проносить ногу назад, а не в бок, как делаете вы. Вы же зачем-то выворачиваете носок наружу, делая лишнее движение ногой вбок, как будто бросая движение на полпути, не заканчивая его. Получается что вместо правильного выноса стопы снова вперёд, вы просто ждёте, когда нога сама вернётся обратно, чтобы сделать очередной шаг. Это классическая ошибка всех новичков-девушек. — сказав всё это, я показал правильное движение с помощью правой ноги, стоя при этом на левой. — При правильной постановке нога должна выноситься вперед чуть дальше… затем колено выпрямляется, стопа ударяет своей передней частью по дорожке, как бы придвигая к себе участок земли, и выбрасывая его с силой под себя и назад. Колено снова сгибается — и согнутая нога идёт вперёд, на лету расправляясь до нужного угла. Будто вы не бежите по земле, а проворачиваете её как шарик под своими ногами.

— Вот так? — девушка попыталась пробежать, делая забавное колесо, слишком сильно выбрасывая ногу вперед.

— Нет, у вас получается как у лошади, не нужно так сильно и высоко выбрасывать бедро и голень, просто держите стопу прямо, стараясь падать на носок, зацепляя и проталкивая опору назад, за спину, полностью выпрямляя ногу, тогда движение само получится.

— Попробуем… — девушка перестала выворачивать носок, усилием держа его прямо и даже немного вовнутрь. — Так?

— Ну, уже лучше. — я догнал девушку, и мы побежали вместе.

Она неторопливо бежала, смотрела вперед и старалась контролировать свои движения, отчего они казались немного искусственными.

— Обратите внимание, что при таком способе бега вы не сутулитесь, руки двигаются более свободно и теперь согнуты правильно, а не так, как было раньше, и скорость больше при тех же усилиях. — сообщил я.

— Действительно. — подтвердила девушка. — А вы профессиональный спортсмен?

— Нет, — смутился я, — просто любитель. Конечно, я работаю с тренером, иначе тоже неправильно бегал бы, выступаю на соревнованиях городского уровня, иногда выигрываю их, но спорт не является главным в моей жизни. Я просто любитель, но мне нравится соревноваться и совершенствоваться.

— Мне показалось, что вы уже давно бегаете.

— Не так давно, может быть год… слишком поздно для того, чтобы достигать высоких результатов.

— Вы такой старый? Сколько вам лет?

— Скоро будет 20.

— Интересно, и мне тоже. Может быть, уместно будет перейти на ты? Как тебя зовут? — спросила девушка, останавливаясь.

— Артём. А тебя? — ответил я, тоже остановившись и повернувшись к ней.

— Меня зовут Дара. — девушка посмотрела на меня с ожидающим выражением лица.

Я заметил это, и нужно было что-то сказать. Такое необычное имя… видимо, Дара часто слышит в свой адрес разные банальные слова, наигранное и не очень удивление, комментарии о необычности такого имени или вопросы о его происхождении и значении.

— Дара? Здорово… Ты, видимо, ожидаешь, что я сейчас удивлюсь, какое редкое имя, не является ли оно сокращением от Дарьи или спрошу о значении этого имени?

— Нет, как раз от тебя я ожидаю чего-то более оригинального. — подтвердила мою внутреннюю догадку Дара.

— Тебе очень идёт это имя. По-видимому, это древнее имя, но в твоём случае я представляю его себе как очень современное, даже опережающее наше время, как будто ты появилась из будущего, что наступит лет через триста. Вот в таком будущем, как я себе его представляю, твоё имя будет достаточно распространённым, и оно будет означатьПодарок Судьбы.

Дара посмотрела на меня спокойно, уже без улыбки, но с нежностью и грустью. Кожа вокруг её глаз на секунду показалась мне чуть более красной, чем должна быть. Девушка поспешно повернулась, чтобы бежать дальше.

— Спасибо, это очень глубокое наблюдение, я и не ожидала его когда-нибудь услышать. — сказала она.

Дальше мы бежали молча. Девушка постепенно начала терять контроль над своими ногами и снова пыталась выворачивать стопу.

— Дара, следи за ногами, ты опять бежишь неправильно.

— Ой, действительно, они как-то сами, — она весело засмеялась, скрывая смущение, — спасибо, Артём, что показал, как правильно. Я буду стараться.

— А почему ты думаешь, что я показал правильно?

— Э-э, — Дара слегка растерялась, — ну ты очень убедительно говорил, и сам вроде бы так бежишь.

— Может быть, я притворяюсь?

— Ты умеешь так хорошо притворяться? Ты пока плохо меня знаешь, но уверена, что я быстро разгадала бы твоё притворство.

— О, что это, вызов? — принял я намёк на более тщательное знакомство.

— А вот как ты сам считаешь, Артём, так пусть и будет. Вообще, я, видимо, тебя отвлекаю? Ты же быстрее бежишь, у тебя должен быть свой внутренний ритм, своя скорость.

Сказав это, Дара снова посмотрела мне в глаза своим проницательным взглядом, который мог бы быть у человека, хорошо понимающего смысл, технику и философию беговой дисциплины. Но через полсекунды отвернулась, глядя снова перед собой. Меня это смутило. Снова показалось в ней что-то неуловимо-близкое, но таинственное, и снова скрылось за маской детской наивности, смущённости, неопытности.

— Я просто заинтересовался, что делает девушка так рано утром на нашей Набережной.

— Бегает, как видишь. — мне показалось, что она чем-то расстроена.

— Вижу, но раньше никогда не видел.

— Наверное, невнимательно смотрел… хотя я не всегда выхожу утром. Просто сегодня день особенный.

— И что в нём особенного?

— Это личное, не уверена, что могу тебе рассказать. Сейчас не могу.

— А потом расскажешь? — я сделал намёк, что меня тоже заинтересовало продолжение беседы и знакомства при других обстоятельствах.

— Давай встретимся, если хочешь. Я сама тебе позвоню, скажи только свой номер телефона.

Мы остановились. Я был крайне удивлен. Девушка, красивая, так неожиданно появившаяся в моей жизни, да ещё и сама позвонит. Что-то здесь не так, похоже на разводку, сейчас дам ей номер, а она не позвонит, выбросит его где-нибудь по дороге.

— Ты, наверное, думаешь, что я не позвоню, — вдруг неожиданно сказала Дара. — Не переживай, позвоню, когда освобожусь. Через несколько дней, максимум через неделю. Нужно закончить дело, связанное с одним человеком, из-за чего я и оставляю такой запас времени на всякий случай, чтобы подстроиться. Это дело трудное и требует многих усилий. — сказав это, она снова сделалась грустной, но я не придал этому значения, так как моё спутанное сознание пыталось прийти в себя от неожиданно приятного ощущения какой-то непонятной радости или счастья, смешанного с удивлением.

— Не может быть, как ты догадалась о том, что я думаю?

— Я читаю мысли. — весело ушла от ответа девушка. — Диктуй уже свой номер.

Я продиктовал номер, когда Дара достала свой телефон из кармана. Записав мой номер, она убрала телефон обратно.

— Если я не позвоню через неделю, ты найдёшь меня здесь же, на Набережной, в это же время.

Я механически посмотрел на часы, было ровно 6 часов утра.

Мы пробежали ещё немного, обмениваясь какими-то несущественными фразами, как это обычно происходит в процессе знакомства. Такой разговор необходим, скорее, чтобы наладить взаимодействие невербальных механизмов общения, запомнить манеру речи, жесты, уловить интонации, проще говоря, привыкнуть, узнать друг друга.

— До встречи. — сказал я, поспешно уходя, когда мы добежали до нужного мне места. Я боялся, что своим присутствием испорчу всю случайно сложившуюся, но очень обрадовавшую меня ситуацию.

Весь день эта встреча не выходила у меня из головы. Невероятно интересный поворот в моей жизни, Подарок Судьбы. Осознание того, что ждать звонка Дары придётся достаточно долго, сильно меня расстраивало. Мне хотелось уже сейчас встретиться снова, опять посмотреть в её глаза. Такие тёплые, невероятно проницательные глаза, которым можно всё рассказать, доверить, поделиться частью себя, чтобы сделать их ещё более полными.

Будь я тогда старше и опытнее, то подумал бы ещё о тех двух моментах, когда Дара посмотрела на меня с совершенно серьезным и взрослым выражением лица, таким умудрённым опытом оценивающим взглядом, как бы читая мои мысли, или видя меня насквозь. Заметил бы и то, что она сказала про внутренний ритм, как бы случайно. Но я думал не об этом. А о чём ещё можно думать в 19 лет… Моя радость была бы менее сильной, задумайся я тогда над этими, казалось бы, несущественными деталями. И разве можно было предсказать такое развитие событий, каким заканчивается этот рассказ? Никогда.

—   II   —

Через некоторое время я вернулся к своей привычной жизни. Место моих размышлений снова заняли экзамены, предстоящие спортивные соревнования, грёзы о скором окончании сессии и беззаботном лете. Время от времени я всё же возвращался мыслями к Даре: «Кто она, кем работает, где живёт, чем занимается? Нужно будет обязательно спросить в следующий раз».

На четвёртый день раздался звонок телефона, на экране высветился неизвестный номер. Взволнованный догадкой, я поднял трубку и как можно более сдержанно сказал:

— Да.

— Здравствуй, Артём, это Дара. — сказал мягкий и спокойный голос. Его трудно не узнать, Дара обладала необычной для девушек своего возраста манерой речи. В целом, она говорила грамотно, спокойно, не слишком быстро, но и не слишком медленно, речь её была плавной, но строгой. Она говорила, как будто читала художественное произведение, изредка вставляя в речь типичные для нашего общества разговорные штампы, да и то, наверное, чтобы не казаться пафосной.

— Привет, я узнал твой голос, что ты хочешь сказать? — спросил я, невероятным усилием преодолевая приступ дикого волнения.

— Я ищу возможность встретиться с тобой. Желательно, сегодня вечером в парке тракторного завода. Но если тебе не очень удобно, мы вместе можем выбрать другое время. Предложи свой вариант.

— Мне нравится твой вариант, я могу встретиться с тобой сегодня вечером; давай в 6 часов, в парке, недалеко от волейбольных площадок. Знаешь где это?

— Знаю, буду ждать тебя там, до встречи, Артём.

— Пока. — сказал я, а через секунду она повесила трубку.

Если бы сейчас на мне были надеты мои спортивные часы, указывающие пульс, то они показывали бы минимум 120 ударов. Жуткое, ничем не обоснованное волнение. Вдруг стало совсем жарко, но при этом появилась неудержимая легкость во всём теле, которая заставила меня подняться и начать мерить шагами комнату. «Так, спокойно, Михалыч, будешь волноваться, сделаешь глупости, успокойся, совершенно никаких оснований для такого перевозбуждения нет». — сообщил я сам себе, вспомнив свой опыт участия в соревнованиях, когда перед ответственным стартом начинается такой же мандраж. Я мысленно заставил себя стать снова спокойным, применив проверенную психологическую технику. Для этого, правда, пришлось лечь на кровать и сосредоточиться на медленно успокаивающемся сердечном ритме. Когда частота сокращений стала ниже обычной нормы, я вернулся к своей работе.

Вечером я пришел в парк Онежского тракторного завода — его ещё называют Ямкой — на пару минут раньше заявленного времени. Дара уже медленно прохаживалась по дорожке, лежащей неподалёку от двух волейбольных площадок, разбросанный песок и отсутствие сеток на которых, правда, с трудом позволяли угадать их предназначение непосвящённому в спортивную жизнь человеку.

Дара была одета в обычную для современной молодёжи прогулочную одежду: джинсы, кроссовки, спортивная кофта. Её волосы были распущены и частично убраны за спину, а частично почти опускались на грудь. Уши и значительная часть шеи были не видны. Она не была накрашена, её лицо было красивым и без всяких дополнительных женских хитростей.

— Здравствуй, Дара. — произнёс я, пытаясь подражать её манере речи и немного при этом улыбаясь.

— Здравствуй, Артём. — произнесла она, улыбнувшись в ответ.

Странно, но я был совершенно спокоен, никакого волнения, будто я уже давно знаю эту девушку, а сейчас мы с ней просто встретились поболтать, поделиться новостями, скрасить вечер обществом друг друга, отвлекаясь от утомительной и напряжённой учёбы.

— Почему ты выбрала этот парк? — начал я. — Здесь иногда проходят соревнования по кроссовому бегу, на которых я регулярно выступаю.

— Это вообще спортивный парк: здесь два стадиона, площадки для разных видов спорта, беговые тропинки. Коль скоро мы встретились в обстоятельствах спортивного характера, я решила, что будет лучше продолжить общение в той же атмосфере. А вот ты не угадал моего замысла, и пришёл в брюках и туфлях. Ещё бы пиджак надел, тогда мы смотрелись бы вместе более забавно. Твоя спортивная куртка на строгой одежде, впрочем, выглядит неплохо.

— Ты знаешь, джинсы с кроссовками тоже не вполне спортивно. — поспешив ответить на игривый выпад, сказал я. Веселая искорка в глазах Дары подсказала, что тон предстоящего разговора ни о чём и обо всём сразу задан и понят мною абсолютно верно.

Мы гуляли по парку, общались, переглядываясь и обмениваясь только нашим подсознанием различаемыми сигналами внимания, уважения, понимания, не скрывая при этом некоторую естественную робость, служащую скорее механизмом контроля, надёжной страховкой от какой-либо неосторожной глупости, способной разрушить начавшийся строиться фундамент чего-то грандиозного и необычного. Постепенно доверие между нами росло, а робость с той же скоростью таяла. Дара уже позволяла себе легко толкнуть меня в плечо, если мне удавалось удачно над ней пошутить, я же был более сдержанным и старался не думать о возможностях тактильного способа общения.

— У тебя шнурки развязались. — сообщил я, показывая на правый кроссовок Дары.

— Точно, давай сядем.

Мы как раз проходили мимо скамеек у тех же волейбольных площадок, где и встретились пару часов назад. Усевшись, она начала завязывать шнурки… только делала это неправильно!

— Многие люди не задумываются, почему у них шнурки развязываются, —начал я издалека, — производители спортивной обуви даже придумывают различные формы сечения шнурков и материла для изготовки, так как это оказывается проще, чем научить людей правильно их завязывать.

— А что я делаю неправильно? Обычный бантик. Меня так в детстве учили. — начала оправдываться Дара.

— Неправильно то, что в основу ты кладёшь так называемый бабий узел, надёжно закрепивший свою полную никчёмность в среде моряков, альпинистов и других людей, так или иначе использующих верёвку в своём ремесле.

— Так, и что это за узел такой, бабий? Название как будто намекает… — весело пошутила девушка.

— Да, видимо, моряки, не доверяющие вязание узлов женщинам, прозвали этот узел так потому, что столь глупо, по их мнению, его могла завязать только женщина. Он быстро развязывается при импульсных, то есть переменных нагрузках, возникающих, когда судно привязано к пристани или когда выполняется буксировка одного судна другим в неспокойную погоду. А у альпинистов с этим узлом связано множество трагических историй, когда страховка в нужный момент развязывалась, будучи связанной на бабий манер.

— Покажи, как правильно. — попросила Дара.

— Для начала я должен пояснить, что делаешь ты. Смотри, ты делаешь свой бантик, сначала связывая шнурки полуузлом, а затем загибаешь концы шнурков петлями, складывая их вдвое, и связываешь эти петли точно таким же полуузлом, который ложится поверх предыдущего, жёстко с ним сцепляясь. — произнося это, я показывал процедуру на её шнурках, однако её колено и моя голова, склонившаяся рядом с ним, мешали ей смотреть. — Так неудобно, вот была бы у нас отдельная веревка. — я поискал глазами вокруг, наивно полагая, что прямо здесь, в парке будет лежать нужная мне верёвка.

Дара не растерялась, ловко вытащила шнурок из кроссовка и подала мне.

— Отлично, — сказал я, — сейчас покажу всё с самого начала. Итак… начнём с простого узла. Взяв концы шнурка, мы можем обнести один из концов вокруг другого и просунуть его в образовавшуюся петлю. Потянув теперь за концы, получим простой узел. Он называется так, потому что ничего проще уже не придумать. Такой узел может использоваться для того чтобы отметить на верёвке что-то. Например, делая узлы через каждый метр, моряк может измерить глубину под дном судна, погружая веревку под грузом и считая, сколько узелков скрылось в воде. Также можно вытащить человека из воды, кинув ему такую веревку: за узелки проще уцепиться, особенно если верёвка оказалась синтетической и запачканной машинным маслом, почему руки сильно скользили бы, не будь на ней этих узелков.

Дара слушала с высшей степенью внимательности, удивление в её глазах было очень естественным, что сильно подкупало меня, и хотелось продолжать рассказывать более живописно и красочно.

— Простой узел имеет ряд недостатков. — продолжал я. — Ставить своей целью перечислять их всех достаточно трудно, можно что-нибудь пропустить, поэтому упомяну лишь два. Во-первых, простой узел портит верёвку, если бы твой шнурок был круглым в сечении, хотя 4–5 миллиметров толщиной, то, завязав на нём простой узел, ты заметила бы, что верёвка в этом месте изгибается под небольшим углом. Это связано с неравномерной нагрузкой на эти участки верёвки, которые непосредственно примыкают к узлу. Неравномерность приводит к тому, что лишь часть толщины верёвки участвует в распределении нагрузки, опытные моряки даже говорят, что веревка с простым узлом на ней теряет половину своей прочности и в случае чего порвётся именно на примыкании к узлу. Во-вторых, на некоторых типах верёвок такой узел почти невозможно развязать, если он был затянут слишком сильно. Твой шнурок как раз относится к такому типу, его ребристая поверхность сцепится сама с собой намертво, затяни я шнурок немного сильнее. — я сделал жест, символизирующий прикладываемое к обоим концам шнурка усилие, направленное в разные стороны, разумеется, не выполняя самого намеченного действия.

— И что, верёвку нужно брать с большим запасом прочности, если предполагается, что на ней будут простые узелки? —недоумённо спросила Дара.

— Нет, на этот случай есть так называемая восьмёрка. Чтобы связать восьмёрку, нужно один конец шнурка обнести вокруг другого, чтобы получилась петля, как если бы мы хотели сделать простой узел, но вместо того, чтобы просунуть затем этот конец в петлю с привычной стороны, мы продолжаем движение обноса чуть дальше и просовываем конец с другой стороны петли, с противоположной. Смотри, — я показал движение, — теперь, затягивая этот узелок, мы видим форму восьмёрки. Видишь?

— Да, действительно. — убедилась девушка.

— Затянув его сильнее, мы получим узел, который не портит верёвку, не изгибает её и оставляет нагрузку равномерной по всей толщине. Прочность веревки если и уменьшается, то несущественно. Именно этот узел правильнее использовать для создания упора на концах веревки, чтобы она не распускалась, чтобы не проходила через какое-то отверстие, равное ширине веревки, например, для ручек ведра, или для того, чтобы служить креплением к стартеру мотора, заводящегося от руки.

— Здорово! Откуда ты столько знаешь про узлы? — удивилась Дара.

— Не так много я и знаю, — смутился я неожиданно преувеличенной похвалой, — просто лето я провожу вблизи от воды, постоянно плаваю на лодке и вопрос правильной вязки узлов как-то естественным образом возникает в повседневной жизни. Всё это изучается, передаётся от одних людей к другим, постоянно испытывается на практике и закрепляется в памяти. Моряки, разумеется, знают в сто раз больше об этих узлах. Но подожди, я ещё не научил тебя завязывать шнурки. Давай-ка возьмём вот эту палочку. — я поднял с земли недлинный кусок ветки дерева толщиной в пару сантиметров.

— Зачем это? — спросила Дара.

— Так будет проще показать. Смотри, предположим, что мы хотим привязать веревку к этой палке. Делаем вокруг неё петлю, продеваем один конец шнурка в петлю и затягиваем, как если бы мы хотели завязать простой узел, но всунутая в петлю палка не даст нам затянуть его полностью. Это полуузел. Теперь, если я точно также завяжу ещё один полуузел, то получим узел. Бабий. Иногда, особенно на капроновых нитях, люди делают три, четыре, даже пять таких полуузлов, потому что два будут ползти.

— Да, кстати, я замечала такое. Порой для надёжности хотелось завязать раз десять.

— Так вот, не надо десять, достаточно сделать по-другому. Делая первую петлю, мы кладём левый конец веревки на правый сверху и левый конец продеваем в петлю сзади. Так?

— Так. — согласилась девушка.

— Теперь нужно сделать наоборот, конец шнурка в левой руке положить под конец шнурка в правой и продеть его в образовавшуюся петлю сверху, а не снизу, как в прошлый раз.

— И в чём разница?

— А в том, что теперь диагонали полуузлов стыкуются друг с другом правильно, и зацепляются так, что узел не ползёт. Такой узел, кстати, называется прямым. А в бабьем узле диагонали не соединяются полуузлами в одно целое. Для надёжности, правда, можно и третий полуузел сделать, тоже в противоположную сторону, но это требуется только на очень скользких верёвках.

— Невероятно! Так просто? — воскликнула Дара.

— Да, теперь смотри дальше. Завязывая шнурки, ты делаешь один полуузел, и в ту же сторону — второй, только связываешь сложенные пополам концы шнурков. А правильно завязывать двойным рифовым узлом: первый полуузел идёт как обычно, а второй — в другую сторону, на манер прямого узла, а не бабьего.

— Ясно. И что, не развяжутся?

— Почему же, могут развязаться, если плохо затянешь, но происходить это будет гораздо реже, а не на каждой тренировке, как это бывает с моими знакомыми-спортсменами. Если хорошо чувствуешь материал шнурка, то можешь правильно угадать нужное усилие, чтобы узелок точно не развязался.

— Как интересно, а какие ещё узлы есть? — спросила Дара.

— Их очень много и все служат разным целям: от обычного связывания двух верёвок до целей чисто декоративных. Например, давай возьмем узел простой и расширим его возможности. Делаем петлю, продеваем свободный конец в петлю, и, продолжая движение, продеваем ещё раз. Теперь затягиваем. Смотри, хотя на шнурке это плохо видно, но получается как бы две петельки вокруг веревки, два шлага. Так можно сделать три, четыре и больше шлагов. Целей у такого узла много. Например, можно сделать узлы, состоящие из 8–10 шлагов, на концах веревки. Связать несколько таких веревок в виде плети и стегать ею непослушных рабов на корабле. Так и делали, отчего узел прозвали кровавым. Он быстро раздирает кожу и окрашивается кровью.

— Это ужасно. — грустно сказала Дара. — Я в детстве заметила, что можно делать не просто узелок на веревке, а продевать веревку в петлю несколько раз и будут получаться длинные узелки, в которых можно усмотреть несколько оборотов нити — шлагов, как ты их называешь, но я не думала, что у этого узла такая история.

— Соглашусь, но дисциплина на корабле должна быть жёсткой. Что тогда — что сейчас. Другое применение такого узла — узелковое письмо. Как ты верно заметила, числооборотов может быть разным. Трудно сделать, скажем, 15 или 20 оборотов, верёвка запутается, вот поэтому древние инки использовали для своего узелкового письма от одного (простой узел) до 9 шлагов. Если я не ошибаюсь, правда. Последовательность узелков разной длины, то есть с разным числом шлагов, означает какое-то слово или число… тут я уже не специалист, чтобы сказать наверняка. Видимо, расстояние между самими узелками тоже должно было означать что-то, например, отделять слова друг от друга.

— Как интересно, мне нравится шифровать что-то, и такой способ кажется довольно интересным.

— Да, возможно. Есть другие узлы. Вот, скажем,хирургический. Делаем первый полуузел так, как если бы мы хотели сделать узелок из двух шлагов, а второй полуузел из одного шлага затягиваем в противоположную сторону. Такой узел используется хирургами для завязывания очень тонкой нити, чтобы успеть завязать второй полуузел, пока первый не начал расползаться.

— Так, а если второй полуузел тоже сделать двойным?

— Тогда это будет узел академический.

— Ничего себе, я всё это делала в детстве, но не думала, что все такие узлы имеют своё название и назначение.

— Да, уверен, что бы ты не накрутила, этому уже есть своё название. — улыбнулся я.

Дара улыбнулась в ответ.

— Знаешь, Артём, ты очень хорошо умеешь объяснять и показывать. Всё сразу кажется понятным, ты находишь нужные слова, образы, и говоришь как будто именно для меня, моим языком что ли, подстраиваешься. Мне кажется, что работа учителем в школе или преподавателем в университете как нельзя лучше тебе подходит.

— Не думал об этом, с трудом вижу себя преподавателем университета, я только второй курс пытаюсь окончить. Хоть и отличник, но преподавать не тянет, напротив, не люблю выходить к доске, что-то объяснять.

— Но у тебя очень хорошо получается, поверь мне. На твоём месте я начала бы развивать способности к публичной устной речи, к публичным выступлениям, обучилась бы ораторскому искусству или хотя бы просто разнообразила словарный запас, добилась гладкости речи.

— Как у тебя? — попытался я сделать комплимент.

— Ну… я не идеально говорю, но можешь брать пример. — девушка рассмеялась.

— Хорошо, не соблаговолит ли прекрасная барышня продемонстрировать усвоенный в теории материал на практике, а точнее пусть юная леди покажет, как она свяжет двойной рифовый узел на своей обуви.

Девушка рассмеялась ещё больше моей попытке пародировать её, затем успокоилась и принялась старательно продевать шнурок в петли кроссовка, завязала правильный бантик и вопросительно уставилась не меня.

— Прекрасно, теперь не развяжется. — констатировал я, и предложил перевязать узел на втором кроссовке. Дара согласилась с предложением, перевязала, и мы двинулись дальше.

Пройдя какое-то расстояние молча, она вдруг спросила:

— А какие есть способы шифровки?

Вопрос несколько озадачил меня.

— Что ты имеешь в виду? — переспросил я.

— Вот узелковое письмо раньше использовалось как средство передачи информации древними инками, были специально обученные этому письму люди, а дай современному человеку такую ниточку с узелками, ничего ведь не поймёт. Следовательно, можно разработать свой язык, вязать на этом языке слова, складывать из них предложения, причем никто не догадается, что написано. Прочитает только тот, кто знает язык.

— Не совсем верно, трудно придумать логичный язык, который не поддавался бы расшифровке. Так или иначе, любой язык, который используется одним человеком, рано или поздно будет расшифрован другим. Можно, конечно, добавить в шифровку знание какого-нибудь кодового слова или кодовой последовательности, чтобы даже после того, как последовательность букв разгадана, слова нельзя было бы угадать, не зная, как эти буквы правильно сложить.

— Ну хорошо, а если наша цель — не скрыть переписку, а просто озадачить другого человека на время, чтобы он сразу не увидел смысла послания, но быстро разгадал бы его, как только понял бы, что перед ним шифр.

— Здесь есть множество способов. Скажем, в том же узелковом письме, ты можешь сопоставить каждой букве русского алфавита число от 1 до 33.

— Или 32. — перебила Дара.

— Можно и 32, хотя я всегда стараюсь использовать букву ё, не смотря на то, что число 32 куда более удобно для того же программирования, чем 33, это связано с особенностями архитектуры современных компьютеров, с ними проще работать, орудуя степенями двойки, а 32 будет двойкой в пятой степени, как ты видишь.

— Да, извини, что перебила.

— Итак, зная порядковый номер каждой буквы в алфавите, возьми, да и сплети узелки. Например, буква а — один шлаг. Буква к — 10. Правда, чтобы записать десять, нужно записать один и ноль, а как сделать ноль шлагов, не совсем ясно, но можно за ноль принять какой-то другой узел, восьмёрку, например. Тогда можно записать десять как простой узел плюс восьмёрка. А двадцать пять — узел в два шлага плюс узел в пять шлагов. Можно также за ноль принять простой узел, за единицу — узел с двумя шлагами, и так далее.

— Интересно. А другие способы?

— Да можно сколько угодно придумать. Например, пишешь текст, а в нём некоторые буквы делаешь другим начертанием или обводишь два-три раза, чтобы они, с одной стороны, в глаза не бросались, а с другой, чтобы со временем стало понятно, что эти буквы отличаются от обычных. Тут правда, нужно от руки делать, на компьютере такие вещи хорошо заметны. Так вот, кто-то получил письмо, прочитал его, но не заметил особенности написания некоторых букв. А человек внимательный, собрав эти необычные буквы друг за другом, вдруг обнаруживает, что они составляют другой текст, расставив в котором по правилам языка знаки препинания и пробелы, можно будет прочитать содержание скрытого послания. С тем, как расположен текст на листе бумаги, вообще можно много чего придумать, просто подключи воображение.

— Хорошо, я подумаю.

— Далее, на компьютере можно спрятать уйму информации. Вот, скажем, у тебя есть фотография в электронном виде. На ней ты на фоне, например, моря и синее безоблачное небо у тебя над головой. Но что это? Какие-то пиксели на изображении неба, и еле-еле заметные глазом, отличаются от синего цвета. Приблизив, ты начинаешь замечать несколько таких пикселей, идущих в определённом порядке и сменяющих свои цвета в определённой последовательности. Так, увидев сотню-другую такихслучайных вкраплений, ты собираешь их вместе, и видишь скрытое послание.

— Здорово! Никогда бы не подумала. — удивленно воскликнула Дара.

— Да что там, вот представь, читаешь письмо, а в нём количество печатных символов в каждой строке имеет определённый смысл, разгадать который может только человек, обративший внимание на рваный характер письма у его правого поля, и догадавшийся о закономерности. А сколько ещё можно сочинить! Размеры передаваемых файлов и дата отправления электронного письма; случайныеопечатки в тексте; последовательность запятых и точек в каждой строке письма может быть скрытой морзянкой, в которой один абзац будет одним словом, а конец абзаца —паузой между ними, пробелом то есть.

— Ого, ты и с таким сталкивался? — спросила девушка.

— Нет, я просто фантазирую, на самом деле я не специалист по криптографии, и вряд ли дам тебе стоящий совет из этой области.

— Да нет, Артём, ты ответил на мой вопрос, спасибо.

Девушка задумалась и пребывала в таком состоянии несколько минут, пока мы шли под мост и дальше, в сторону парка Культуры и Отдыха. Мы перебрасывались ещё какими-то фразами ни о чём, и, не дойдя до парка, куда направлялись, она сказала, что ей пора домой.

— Только не нужно меня провожать, я знаю, ты бы хотел. — предупредила Дара моё намерение.

— Как пожелаешь, Дара, спасибо за встречу. Я полагаю, что следующую должен назначить уже я? — спросил я в надежде, что встреча будет скорой.

— Да, но не раньше, чем через три дня, мой номер телефона теперь у тебя есть, звони, приглашай. Знаешь, я бы посоветовала задумываться над тем, что мы обсуждали, это поможет тебе понять то, чего ты не можешь сейчас разглядеть. — Дара загадочно улыбнулась и снова посмотрела на меня своим глубоким, проницательным и мудрым взглядом, словно постарев внутри лет на двадцать, оставаясь снаружи всё столь же прекрасной и юной.

Её голубые глаза смотрели на меня как на совсем ещё ребёнка, не понимающего многих жизненных проблем и ситуаций, разрешением которых мне только предстоит заняться. На юношу, который ещё думает, что у него всё впереди, который может прожигать свою жизнь, разбрасываясь бьющей из него энергией направо и налево, но не подозревающего о существовании совершенно другого мира, другого взгляда на жизнь, с позиций которого эта юношеская суета выглядит нелепо, глупо, наивно, одним словом, неразумно. Так мне казалось ровно секунду, по истечении которой Дара опустила глаза.

— Договорились. — тихо сказал я, повернулся, и пошёл.

— До встречи. — успела сказать снова ставшая юной девушка Дара.

Вернувшись домой, я размышлял о сказанном. Вспомнил, о чём мы говорили на протяжении более чем двух часов. В целом, это был разговор обо всём подряд: что приходило в голову, то и обсуждали. Были и весёлые шутки, и более менее серьезные темы, особенно когда речь немного зашла о беге. Я рассказал о важности систематического подхода в тренировках, о важности внутренней концентрации во время выполнения упражнений и о том, почему значительная часть людей тренируется совершенно неправильно.

Тема спорта плавно перетекла в обсуждение различных психологических практик, применяемых для развития самоконтроля. Дара в конце концов сказала, что при достаточно высоком уровне владения своей психикой ощущение уверенности в себе, спокойствия, устойчивости, надёжности и всего прочего начинают бить через край, притягивая других людей, и в некоторой степени даже подчиняя их своей воле. На какое-то недолгое время люди хотят тебе верить и идти за тобой, чувствуя твоё полное доминирование над их беззащитной психикой. С тобой им спокойнее и твоя сила в некоторой степени перетекает в них, давая им те же ощущения, только слабее. Если при этом специально не управлять привязавшимися к тебе людьми и не подогревать силу этого притяжения, то привязанность постепенно, но довольно быстро исчезает, где-то через одну-две недели. Это как лекарство, к которому быстро привыкаешь, и оно теряет силу, если подчинившийся тебе человек не разберётся, почему ему с тобой хорошо.

Эта небольшая часть разговора сильно отличалась от всего остального, что мы обсуждали. Я так даже и не успел спросить, чем занимается Дара, как будто бы чувствовал, что не следует переламывать сложившееся направление общения. Мои наивные вопросы о роде её деятельности смотрелись бы крайне глупо, а её, видимо, не интересовало, чем занимаюсь я. Честно говоря, мне очень хотелось ей об этом рассказать, удивить её, поразить своими интересами, но Дара, как нарочно, даже не намекала на возможность перейти к этой теме.

И что я должен из всего этого понять, чего я не увидел? Пока я вижу только то, что передо мной красивая и одновременно с тем умная девушка. При этом её красота исходит как бы изнутри и лишь отражается на внешности, а не наоборот, как у значительной части современных крашеных девчонок в коротких юбках, что пытаются только выглядеть красиво, пряча под косметикой и прочей внешней атрибутикой ту помойку, которая чуть менее чем полностью составляет ихбогатый внутренний мир.

А ещё я, кажется, начал влюбляться в Дару… Я понимал, что чувство влюблённости отличается своей скоротечностью и уже научился ему не доверять. Просто испытывал приятные эмоции, находясь рядом с ней. Нужно было подождать, прежде чем опрометчиво бросаться в объяснения.

Дара была другой. Все краски, эмоции, настроение, которые ей нужно выразить, она великолепно выражала на своём лице, своими жестами, интонацией, подобранными в речи словами и этим необычным и глубоким взглядом. Что это за взгляд такой… Она как будто делается старше и мудрее на секунду, но потом это наваждение проходит. А ещё последний раз в этом взгляде было что-то грустное — еле-еле уловимая нотка грусти. Мне показалось, что Дара специально разрешила мне уловить эту грусть — и тут же спрятала её обратно. Зачем?

Я и не догадывался тогда, что слова Дары о необходимости закончить одно дело, сказанные на Набережной, упоминание о силе психики и временной привязанности, её трудноуловимая грусть и встреча со мной — все это очень тесно связано одним замыслом, сюжет, глубину и сложность исполнения которого мне предстояло узнать относительно скоро.

—   III   —

Через три дня, в один из которых был успешно сдан очередной экзамен, я собрался с мыслями и позвонил Даре:

— Привет, Дара, — поздоровался я, — хочу пригласить тебя проПубликации со мной время, у тебя найдётся для меня пара часов?

— Здравствуй, Артём, — ответил мне радостный, но сдержанный голос, — с удовольствием встречусь. Где и когда?

— Давай на речном вокзале, что на Набережной, причал номер один. Если тебя устроит любое время, то в 18 часов. — предложил я, ожидая, что она спросит, где этот самый причал номер один.

— Хорошо, — чуть помедлив, ответила Дара, — время мне подходит.

— Ну, договорились, — сказал я, не ожидая такого согласия. Никто из моих знакомых по городу не знает, как идёт нумерация пристаней. Наверное, Дара тоже куда-то путешествует на водном транспорте…

— Да, до встречи, Артём. — и Дара повесила трубку.

Честно говоря, я немного не подумал, что ворота на большой причал могут быть закрытыми, но тогда вряд ли девушка будет перелезать через забор, скорее всего, подождёт меня где-нибудь неподалёку, напишет сообщение и как-то предупредит, что не попала в нужное место. Однако мои опасения не подтвердились: я прошёл через ворота и отправился в самую дальнюю от берега часть большого причала — Дара была уже там.

— Почему это место? — сразу спросила она.

— С одного из этих причалов я каждый год почти на всё лето отправляюсь в свою деревню, что находится рядом с островом Кижи. Приятно здесь находиться, смотреть на воду и думать об отдыхе. — ответил я, обрадовавшись тому, что моя истинная задумка удалась.

На самом деле я хотел, чтобы она задала мне именно этот вопрос, тогда можно начать разговор об интересах, увлечениях и образе жизни друг друга.

— Значит, лето ты проводишь там? А сейчас что здесь делаешь? — спросила она, продолжая следовать моемуковарному плану.

— Сейчас я сдаю экзамены, потом у нас будут сборы программистов от нашего университета, я с друзьями буду тренировать школьников решать задачи и тренироваться сам к предстоящим соревнованиям.

— Соревнованиям по программированию?

— Да, к ним, помимо лёгкой атлетики, я занимаюсь спортивным программированием, где нужно решать задачи на скорость, кто больше решит, тот побеждает.

— А где ты учишься? — продолжала спрашивать Дара, пока мы стояли на причале, глядя на воду.

— В нашем Петрозаводском университете, на математическом факультете, второй курс заканчиваю. — ответил я и спросил: — А ты?

— А я нигде не учусь. — сказала Дара и как-то так просто, без особого интереса посмотрела на меня. — Расскажи мне лучше подробнее о том, как ты учишься.

— Учусь на отлично, иных оценок не получаю в принципе. — начал я рассказывать о себе, чтобы произПубликации наконец впечатление. — Учёба даётся мне легко, но не то, чтобы совсем легко: я, конечно, устаю под конец семестра и напряжённо работаю на сессии. Просто я достаточно хорошо осваиваю предмет в течение учебного семестра, при этом у меня остаётся время заниматься двумя видами спорта: лёгкой атлетикой — на соревнованиях я бегаю, в основном, дистанцию в тысячу метров — и командным спортивным программированием. Если можно так выразится, то в университете есть своя элита, состоящая из успешных и продвинутых студентов, в которую я по умолчанию вхожу. Таким студентам многое позволено, например, мы часто ездим по всяким базам отдыха: Шотозеро, Урозеро и прочим, нам дают возможность ездить по России и представлять университет на различных соревнованиях по программированию. Иногда мы что-то да выигрываем. За всё это получаем дополнительную стипендию. Многие преподаватели относятся к нам с большим вниманием, чем к остальным. Некоторым даже прощают глупости на экзаменах, только не мне, потому как я глупостей не говорю. — к этому моменту мне показалось, что я себя явно перехваливаю, на чём и решил остановиться.

Дара слушала всё это без особого энтузиазма, и мне показалось, что она не разглядела явного отличия меня от значительной части представителей так называемой современной молодёжи. Посмотрев на меня спокойным и ничего не выражающим взглядом, она сказала:

— Пойдём потихоньку отсюда, я знаю одно место, уверена, что тебе там понравится.

Мы вышли с причала и пошли налево, в самое начало так называемой теперь Старой Набережной, ведь в прошлом году построили Новую — от белой ротонды напротив загса туда дальше, на северо-запад. Мы перешли через мост, вышли на проспект А. Невского и двинулись по нему вверх. Пока мы шли, я спросил:

— А почему ты не учишься?

— Мне не нужно иметь диплом о высшем образовании. — спокойно ответила Дара.

— Вот как? Но ведь сейчас на многих работах требуют наличие высшего образования. Ты работаешь? — удивлённо спросил я.

— Работаю. Требование наличия высшего образования оправдано сейчас лишь на очень незначительном количестве должностей. Умный и знающий своё дело человек всё равно покажет свой профессионализм в каком-то деле и работодатель захочет себе именно такого работника, а не человека, интеллект которого оказался слишком низким, чтобы понять, что он потратил 5 лучших лет своей жизни впустую и считает после этого, что больше достоин хорошего рабочего места, чем человек, догадавшийся не учиться всяким глупостям, а сразу начавший заниматься глубоким освоением полезных знаний.

— Почему же впустую, почему глупостям? — возразил я. — И как же ты нашла работу?

— Потому и впустую, Артём. То образование, которое получает большинство студентов, им совершенно не нужно, они учатся ради получения корочки, чтобы потом показывать её там, где попросят. Ещё раз говорю, что высшее образование — я имею в виду именно диплом, бумажку — не нужно большинству людей. Несомненно, нужно много знать и быть в высшей степени образованным человеком, но иметь для тех же целей формальный статусвысокообразованного человека совершенно ни к чему.

— Допустим, — продолжал возражать я, — но учиться самому тяжело, многим людям нужно, чтобы их постоянно пинали, заставляли работать. Студенты не могут учиться без сессии, так как почти все они только на ней начинают открывать конспект и что-то читать. Не будь давления сверху, они вообще лежали бы на диване эти 5–6 лет.

— Мне тяжело тебе объяснить сейчас то, что я имею в виду, так как я вижу, что ты уже не понимаешь, что именно я хочу сказать. Представь себе на секунду такую картину: сверху над той элитой, о которой ты говоришь, есть другие люди, ещё более образованные, более всех остальных понимающие закономерности развития нашего мира. — Дара начала говорить достаточно увлечённо. — Так вот, эти люди, находящиеся на куда более высокой ступени социальной лестницы, наоборот, про человека, получившего высшее образование, скорее скажут, что такой человек им не подходит, чем про человека, который отказался его получать. Знаешь почему? — вопрос был скорее риторическим. — Потому что значительная часть студентов, выражаясь молодёжным языком, запоролапростой тест на уровень интеллекта. Кто повёлся на массовое требование наличия высшего образования, на престижность работы, на будущую карьеру высокооплачиваемого специалиста, кто поступил ради этого в высшее учебное заведение, тот не прошёл тест. Такой человек своим выбором показал себя существом крайне ограниченным, примитивным, без наличия собственного мнения. Он подчинился стадно-стайной алгоритмике поведения даже будучи уже вполне взрослым. Эти люди почти автоматически не подходят тем, о ком я говорю. Наличие у них диплома — это как клеймо позора.

— Что же это за люди такие, более образованные? — осторожно спросил я, не понимая, что мне думать.

С одной стороны, звучало всё этот как бред, а с другой, я почувствовал, как пошатнулась моя уверенность в правильности выбора своего пути.

— Со временем ты всё узнаешь и поймешь, о чём я говорю. — загадочно ответила Дара.

— Не понимаю, к чему такие секреты. А что теперь, вузы вообще не нужны, всё это одна большая профанация? — с некоторой злостью спросил я.

— Нет, конечно, вузы нужны. Просто сейчас они потеряли свою истинную функцию, когда стали своего рода болотом… нет… стойлом для свиней, рвущихся в люди… но не понимающих, что такое быть человеком.

— То есть я — свинья? — нетерпеливо перебил я разгорячённую Дару.

— Нет, Артём, научись ты слушать, — одёрнула меня девушка, — есть лишь несколько профессий, в которых нужно иметь диплом о высшем образовании, подтверждающий наличие у тебя определённой суммы знаний, необходимых для работы. Подтверждающий, что ты провёл необходимое количество времени в среде, закаляющей в тебе будущего работника определённой сферы. Например, профессия учёного. Там есть научная карьерная лестница: магистр, кандидат наук, доктор. При этом можно идти дальше и стать не просто доктором, а академиком. Каждая ступень подтверждается дипломом, но диплом является лишь формальностью, важным является не он сам, а наличие знаний, культуры общения в среде учёных, которая прививается в университете, умение говорить на общем с учёными языке, работать в коллективе совершенно разных людей. Однако тут следует быть осторожным, поскольку современная академическая наука сейчас переживает сильный упадок, а нынешние учёные по своему уровню в целом не отличаются от обывателей. Разница только в количестве мусора в голове. В университетах осталось очень мало старых научных школ, которые помнят хорошие традиции. Поэтому проходить путь учёного, начиная его в университете, сейчас очень опасно, можно стать очередным бестолковым деятелем науки. То же самое можно сказать о профессии преподавателя: ему нужно пройти через эту среду, чтобы стать тем, кто будет обучать учёных и других преподавателей. При этом и здесь есть опасность быть зомбированным современными знаниями педагогики ипсихологии, чтобы потом калечить детей, а не обучать их. Аналогичное верно, например, для врачей, поскольку медицина прошла долгий и трудный путь развития, и обучение проходить лучше под контролем опытных специалистов — врачей-преподавателей, но никак не самому. Есть и другие профессии. Сейчас большая часть той культуры, о которой я говорю, была утеряна, и вуз уже со своей задачей не справляется. Значительная часть знаний и специальностей либо преподаются неправильно, либо являются глупостями сами по себе. Например, если бы к сотруднику, с которым я работаю, пришёл человек с высшим образованием и сказал бы, например, «у меня красный диплом социолога», то ему ответили бы «великолепно, тогда принесите мне, пожалуйста, картошку фри и один гамбургер».

— Хах, — я весело рассмеялся, — сам испытываю подобные чувства к гуманитариям.

— Да, то же можно сказать про многие другие специальности, не только гуманитарные, но не буду их перечислять. Иными словами, — продолжала Дара, переведя дыхание, — есть чёткое разграничение между тем, когда высшее образование нужно, и когда наоборот, мешает, лишь отнимая время. Так вот, в нашем обществе более чем в половине случаев оно не только отнимает у человека 5–6 лет жизни, но и заставляет его поверить в то, что он после этого умный, образованный человек. На самом же деле, это неудачник, которого развели и кинули, причём настолько тонко, что он ещё этому и радуется, даже не подозревая, какие двери перед ним закрылись. В тех же случаях, когда высшее образование ещё приносит пользу, нужно быть очень осторожным, и в обязательном порядке доучиватьматериал, который плохо, безграмотно или даже неправильно дали современные горе-преподаватели. Но для этого нужно быть человеком достаточно умным и сообразительным, проникать в структуру знания настолько глубоко, чтобы постепенно научиться самому видеть, чего в этой структуре не хватает. Вот почему значительной части людей высшее образование только мешает. Они думают, что можно только ходить на занятия и сдавать экзамены, не понимая, что подавляющая часть знаний им не даётся. Они думают, что учатся, а на самом деле просто посещают занятия и запоминают, что на них было. — Дара, казалось, закончила, немного сморщила лоб, будто вспоминая чего-то и продолжила:

— Что касается людей, находящихся выше элиты высокообразованных инвалидов мозга, то они, разумеется, обращают внимание, какое именно образование получал человек, как он это делал и чем на самом деле занимался в университете. Как именно они это проверяют, я сказать не могу. — девушка закончила речь.

Я молчал. «Откуда она всё это знает?» — подумал я. — «Что за глобальный заговор, в котором людей отбирают по принципу кто, где и зачем учился, считая дураками значительную часть людей, получающих высшее образование? И куда их отбирают?». На миг я представил себе всю систему образования как один большой фильтр, в результате действия которого одни люди получают пропуск в желаемое для них будущее, являющееся на самом деле болотом потребительского существования, а другие получают доступ к каким-то тайнам мироздания, причём критерии выбора были совершенно непонятными. Наконец, я сказал:

— Так ведь сейчас как происходит: техникумы и профессиональные училища совсем непонятно кого начали выпускать, поэтому работодатели требуют, чтобы было высшее образование, чтобы хоть как-то обезопасить себя от халтурной рабочей силы, народ хлынул в университеты, качество образования упало.

— Да, Артём, но дело не только в этом. Во-первых, нет никакой гарантии, что человек с дипломом о высшем образовании будет качественным работником, поэтому работодатели всего лишь пребывают в иллюзиях. Напротив, как я уже сказала, получающий неправильное высшее образование будет ещё хуже нормального человека. Почти никто этого не понимает, оттого данная иллюзия и закрепилась в обществе. Во-вторых, люди рвутся на такие рабочие места, где не нужно заниматься трудом производственным, а можно только потреблять и паразитировать на неудачниках без образования. И всё это мешает современным абитуриентам сделать правильный выбор. Определяясь, куда пойти учиться после школы, они тут же и определяют своё будущее. Подчиняясь системе, поддерживая её работу, они сами же становятся жертвами творимой ими структуры, оказываясь всего лишь дровами в глобальной печи социальной гигиены.

— Социальной гигиены? — удивился я.

— Да, это процесс, в результате которого социальные элементы, не приносящие пользу обществу, изолируются, сдерживаются или уничтожаются тем или иным способом. Имеется в виду, что этим людям делаются недоступными инструменты, позволяющие быть по-настоящему свободными, творить и развивать себя и окружающий мир. Им закрыт путь к самореализации, и себя в этой жизни они не найдут. Эти люди находятся в одной большой резервации, выходом из которой может быть только наличие правильных жизненных устремлений и убеждений. В этой резервации находится и толпа, и элита, в ряды которых все так стремятся попасть, культ которой так подогревается современным обществом.

— Разве он специально подогревается? — я снова удивился.

— Конечно, — сказала Дара, — заметь, превосходство одного человека над другим по формальным критериям сейчас составляет чуть ли не главный способ сравнения людей: у кого выше образование, кто лучше учится, кто быстрее пробежал дистанцию, кто больше задач решил, кто больше общественных поручений выполнил, кто больше путешествовал, и так далее до бесконечности. Люди заменили истинный смысл своих дел набором формальных количественных оценок, сравнивая которые, они делают выводы друг о друге. Со временем эти оценки стали более изощрёнными и стали покупаться: дорогой автомобиль, крутые и сделанные под заказ часы, модный костюм, навороченный телефон. Многие люди уже сами не замечают, каковы истинные причины их поступков, направленных на самом деле на то, чтобы отличаться, а не чтобы приносить пользу. Чтобы чувствовать себя успешными и независимыми, доказывая, прежде всего, самим себе, что они чего-то стоят, не понимая, что настоящему человеку ничего доказывать и не нужно. Чувствуешь, к чему я веду?

— Да. — помедлив, ответил я, понимая, что речь идёт о моей собственной глупости, которая недавно выразилась в наивном самовосхвалении.

— Мы почти пришли. — сказала Дара посмотрев вверх на одно из достаточно высоких жилых зданий, находящихся на проспекте Александра Невского. Здесь я намеренно не буду говорить, что это за здание. — Идём туда. — она махнула рукой в сторону дома.

— Ты живёшь здесь? — спросил я.

— Нет, здесь есть то, что я хочу тебе показать. — ответила Дара, когда мы подходили к одному из подъездов дома.

Дара нажала нужную комбинацию кнопок на замке входной двери подъезда, мы вошли внутрь и начали подниматься наверх. На последнем этаже Дара, немного задрав штанину на правой ноге, достала из высокого, достающего до середины голени носка, два продолговатых предмета, похожих на короткие спицы для вязания, только тоньше. Одна спица была согнута ближе к концу под углом примерно в 45 градусов, и меньший конец, сантиметра три длиной, был сплющен, вторая спица была прямой и круглой в сечении, заострённой на конце.

— Это что? — недоумённо спросил я.

— Отмычки. — просто, как будто в этом нет ничего необычного, ответила девушка.

Я был крайне заинтригован развитием событий. Пройдя чуть по этажу, мы оказались у лестницы, ведущей к люку в потолке. Люк был закрыт висячим замком. Лишь только опережающая мысли догадка сформировалась в моей голове, как Дара начала забираться по лестнице, держа отмычки, прижатые большим пальцем к ладони правой руки. За лестницу этой рукой она хваталась только четырьмя пальцами. Поднявшись до потолка, Дара просунула руку между последней перекладиной лестницы и стеной, чтобы держаться за неё локтём и не упасть, вставила отмычки в замок, провозилась в нём с полминуты и откинула крышку люка. Мы оба молча поднялись на крышу.

— Где ты этому научилась!? — моему удивлению не было предела.

— Друг научил, он умеет. Работает в одной их таких маленьких мастерских, где делают копии ключей, могут починить зонтик или молнию.

Мы направились к краю крыши, но остановились, не подходя к нему близко, чтобы случайный порыв достаточно сильно дующего ветра не кувырнул кого-нибудь вниз.

С крыши была видна значительная часть города: внизу как на ладони лежали другие дома, пониже, по тротуарам ходили маленькие люди, по дорогам ехали машины. Сверху это было похоже на суету в муравейнике, где каждый муравей знает своё дело и идёт одной ему понятной дорогой. При этом было достаточно тихо, шум машин, казалось, был в другой реальности и нас не касался.

— Вот. Смотри! — победно сказала Дара, охватив широким движением руки половину города.

— Что именно ты хочешь мне здесь показать? — непонимающе спросил я.

— Смотри внимательно на город, на людей, на машины. Сверху можно разглядеть гораздо больше, чем ты видишь, находясь на улице. Перед тобой наш город, который ты видишь в несколько необычном свете. Какие ощущения вызывает у тебя это наблюдение? Что ты видишь? Попробуй описать.

Я задумался, постарался выкинуть всё лишнее из головы и с минуту просто смотрел. Постепенно начало формироваться необычное понимание того, что город живёт в каком-то другом, ограниченном мире, а копошащиеся в нём люди как-то бесцельно существуют, не подозревая, что за ними наблюдают сверху.

— Мне кажется, — решил озвучить я своё наблюдение, — что в жизни людей внизу нет никакого видимого смысла, машины только создают шум и загрязняют воздух, образуют пробки и заставляют нервничать и суетиться сидящих в них людей; люди, идущие по улицам, каждый день проводят одинаково бессмысленно и глупо, ничего не делая хотя бы даже для того, чтобы увидеть, что над ними есть другой мир, при наблюдении из которого суета людей кажется, по меньшей мере, нелепой. Хочется подойти к каждому и сказать, что его жизнь жалкая и никчёмная…

— Именно так, Артём. — поспешила перебить меня Дара, пока я окончательно не вошёл в роль тёмного властелина мира, испытывающего презрение к своим рабам. — Сверху ты видишь то, что тебе не так ясно было видно внизу. Внизу ты считаешь себя элитным студентом, многого добившимся, имеющим большой вес и снискавшим уважение в среде преподавателей. А теперь скажи: где твои друзья из студенческой элиты? Где твои награды, заслуги, твой опыт, где нужны твои знания? — спросила Дара и сама ответила: — Там всё это… — она подняла прямую руку, совершенно точно указывая пальцем по направлению к главному зданию моего университета, при этом даже не посмотрев в его сторону.

Я медленно повернул голову туда, куда указывал палец. Дара опустила руку, а я продолжал смотреть. Уверенность в том, что я действительно что-то значу в этой жизни, откалывалась от меня крупными кусками, но не падала на поверхность крыши, а, рассыпаясь, уносилась ветром куда-то вдаль. Поколебать мою уверенность ещё никому не удавалось. Я легко разносил в прах любые попытки показать мне, что я что-то делаю неправильно, но Дара… она заставила меня мысленно представить себя на месте других людей, на которых я совсем не хотел быть похожим, от которых я старался отгородить себя, жизнь которых в некоторой степени была мне даже противна.

Я стоял и смотрел невидящим взглядом в сторону университета — и моё положение в нём уже не казалось мне что-то значащим. Мне было неприятно, когда я вдруг представил себе процедуру награждения на подведении итогов очередного соревнования: «и больше всех задач решил…» Правда, а какое всем дело до того, сколько я или кто-либо из моих соперников решил задач? Какой толк от того, что на секунду быстрее кто-то пробежал эту несчастную тысячу метров? Какова цена все этой суеты, наращивания себе какого-то элитного статуса, если я нахожусь всё в том же болоте, в котором копошатся те, над кем я считал себя выше и кого считаюсь умнее.

Дара смотрела на меня и ждала, а когда я повернулся к ней, продолжила спокойным, но более тихим и вкрадчивым голосом:

— Теперь представь, Артём, что точно также за нами наблюдают какие-то более высокоразвитые существа из своего космического корабля, что кружит около нашей планеты. Разумеется, существа эти умеют маскировать корабль так, чтобы наши приборы их не замечали. Вот они смотрят на возящихся внизу людей и думают, пытаются понять, что же именно мешает нам поднять голову и увидеть, что за пределами нашего мира есть мир другой, который ждёт нас, зовёт познать его, раскрыть его тайны, усовершенствовать его, наконец. Они смотрят и видят, как мы, копошась, съедаем и сжигаем все ресурсы планеты, тратя бесконечно мало из всего этого на освоение окружающего пространства. Уже столько ресурсов растрачено, а дальше Луны человек ещё не летал. Даже слетать на Марс — громадная проблема, хотя он не так далеко. Фактически в шаговой доступности, если говорить о путешествиях к звёздам. И знаешь, что эти существа думают, отвечая на возникающие у них вопросы, Артём?

— Не знаю, Дара, даже не представляю себе. — растеряно и задумчиво ответил я.

— Они думают, что нас ещё нельзя выпускать за пределы той сверхмалой резервации, которую мы называем Солнечной Системой. Нельзя выпускать человека даже дальше Луны, настолько он не готов ещё прикоснуться к тайнам, ожидающим его дальше нашего спутника. Они думают, что оказывать нам помощь в технологическом отношении будет большой ошибкой, так как со столь низким уровнем нравственности, со столь низким уровнем понимания окружающей реальности, со столь фальшивой системой ценностей нас просто нельзя выпускать из этой тюрьмы. Мы начнём так же всё портить за её пределами. Представь, что эти существа дали нам много тысяч лет назад возможность разрабатывать ресурсы и дали нам знания, позволяющие со временем придти к правильному пониманию вещей, и освободиться от оков гравитации и ограничений скорости света, построить правильную систему отношений и правильное общество. Количество ресурсов ограничено, и время нашего существования на этой планете тоже ограничено: рано или поздно климат будет меняться, и суровые природные явления, вроде очередного ледника, сметут всё на своём пути. Сейчас, завтра, через десять тысяч лет, не важно, но это произойдёт. Цивилизация будет уничтожена, если продолжит безудержно потреблять ресурсы, вместо того, чтобы пытаться вкладывать их в развитие. Ещё раньше может произойти другая катастрофа: гибель цивилизации из-за неправильной системы отношений — люди просто перебьют друг друга или вымрут. Это логично, ведь никому не нужны глупые создания, живущие в своё удовольствие. Это паразиты, механизмы ограничения, а затем, возможно, истребления которых являются частью социальной гигиены. Перед гибелью, правда, люди будут думать, что во всём виноваты какие-то объективные законы развития материии будут оправдывать своё положение прочим наукоподобным бредом, но это будет уже не важно. — Дара говорила всё более горячась и усиливая голос.

— Артём, ты понимаешь, что происходит? — выразительно спросила она, ставя ударение на слове понимаешь. — Вот представь теперь человека, которого высадили в шлюпке посреди океана, положили в шлюпку ограниченное количество еды, которой хватит, скажем, на год или даже больше, не важно; дали вёсла, даже запасные положили; снабдили компасом и картой, в которой отмечено его текущее местоположение на момент высадки. А чтобы не скучно было, и чтобы одиночество не свело с ума, дали каких-нибудь книжек или бумагу и ручки с карандашами, чтобы записывать что-либо.

— И вопрос в том, что этот человек будет делать? — догадался я.

— Именно! Один человек сядет, и будет кушать и загорать, ничего больше не делая. Рано или поздно он всё съест и потом умрёт, ничего не добившись. Другой тоже будет кушать, но потом до него вдруг дойдёт, что потом еда закончится, и в связи с этим нужно уже сейчас что-то делать. Начнёт грести, но, во-первых, к этому моменту его уже сильно отнесёт ветром и течением, поэтому он не будет знать, где сейчас находится, чтобы как можно более точно проложить курс, а, во-вторых, часть еды уже съедена, и хватит ли ему до берега — большой вопрос.

— Ну а третий, — продолжал я её мысль, — сразу прикинет то, сколько у него ресурсов, на что он может рассчитывать, если будет систематически грести, попытается обучиться методам определения времени и текущего положения по Солнцу и звёздам, выберет направление, прикинет по карте расстояние и будет придерживаться принятого плана.

— Почти так. При этом его лодку будет сносить ветром и течением, есть риск промахнуться мимо берега из-за плохого владения навигацией, попасть в сильный шторм или быть отнесённым в суровые льды, где можно замёрзнуть. В конечном итоге, всё дальнейшее будет зависеть от того, насколько грамотно человек сможет разобраться в ситуации и почувствовать её. Что он сможет из неё извлечь, к чему в конечном итоге придёт, чего добьётся. Ведь он может и не доплыть до берега, зато в его силах сделать какие-то важные записи, которые рано или поздно смогут обнаружить другие люди, что-то из них извлечь… В целом, несмотря на очень сильную искусственность и оторванность от реальности этого примера, ты видишь, что я хочу сказать?

— Я вижу, Дара, что ты хочешь сказать. — ответил я. — Я скажу даже больше. По жизни мне встречаются люди, которые говорят, что хотят пожить для себя, прежде чем заведут семью и детей, хотят нагуляться, повидать всё, потратить лучшие годы своей жизни на то, что им нравится, а не на то, что было бы полезным. Так вот, они не понимают, что время их жизни ограничено, их возможности вполне конечны, их силы даны им для того, чтобы совершить что-то важное и полезное, по-настоящему заслуживающее внимания и продвигающее нашу цивилизацию дальше в своём развитии. А они считают, что часть отпущенных им сил дана для получения удовольствия. Вот они и тратят эти силы, вместо того, чтобы строить фундамент, на котором с позиции полученного опыта они будут действовать наверняка, зная и понимая, что и как делать. А так, когда часть их жизненной силы уже ушла, они, во-первых, не имеют опыта, так как не знают её совсем, ничего не понимают, так как не развивали это понимание, ничего не умеют, так как не развивали умения, а во-вторых, у них уже нет того стартового потенциала, чтобы начать всё сначала. Пытаясь начать делать что-то полезное, они с ужасом обнаруживают, что уже ничего так хорошо не получается, а время упущено. Знаешь Дара, я сейчас начал хорошо понимать, о ком ты говорила, когда вела рассказ про шлюпку. Ты говорила о тех людях, которые прожигают свою жизнь с мыслью «я молод и полон сил, у меня ещё всё впереди».

— Да, почти верно. Пример со шлюпкой пусть будет про таких людей, а пример с инопланетным кораблём — это про нас всех в целом. Только эти примеры связаны. Люди на этой планете как раз находятся как будто в шлюпке, плывущей в океане космоса. Рано или поздно жить в Солнечной Системе станет невозможно тем способом, каким сейчас живут люди на Земле. Следовательно, нужно искать варианты переселения человечества. Но хватит ли времени и ресурсов убраться отсюда до глобального кризиса экосистемы Земли? Хотя, живя таким способом, люди могут и не дожить до кризиса, вымрут раньше… — Дара задумалась, а затем продолжила:

— А теперь, Артём, давай вернёмся к этим высокоразвитым существам. Точнее, я теперь хочу, чтобы ты представил, что их нет вовсе, а вместо существ у нас Вселенная. С большой буквы. Представь, что Она вечная, бесконечная… и живая. Но не в биологическом смысле, а в том, что Она стремится к упорядочиванию занимаемого Ею пространства, к усложнению, расширению и развитию. Каждая клеточка этой Вселенной должна помогать Ей развиваться и приходить к гармонии. А если клетка начинает есть сама себя, другие клетки, разрушать всё… организм ограничивает её влияние на себя или просто убивает. Артём, ты понимаешь, о чём я? Нам Вселенная не даст ключи познания, пока мы не покажем Ей, что готовы их получить.

Я молчал. Мне нечего было сказать. Моё сознание было взорвано изнутри нарисованной мне картиной. Я закрыл глаза и представил себе жёлтую почти невидимую точку на воображаемой карте нашей галактики. Точка была еле-еле уловима, почти невидима. Затем я мысленно удалил жёлтую точку. Никакой разницы. Галактика осталась, а в ней ещё миллионы таких точек — и сколько рождается и умирает каждую вселенскую долю секунды (что составляет вечность по нашим меркам), поэтому исчезновение одной жёлтой точки, которой мы дали название Солнце, осталось незамеченным. Я отодвинулся в своих мыслях ещё дальше, чтобы можно было увидеть несколько галактик сразу, затем ещё дальше: вот тысячи галактик уже уменьшились до размеров точек. Потом ещё… А потом всё исчезло.

Я открыл глаза и увидел Дару. Она смотрела на меня своим глубоким и мудрым взглядом, постарев снова на пару десятков лет. Дара понимающе улыбнулась, не отрывая от меня глаз. Затем глубокая пропасть в её глазах затянулась, и Дара снова стала юной, девятнадцатилетней девушкой. «Кто она такая?» — подумал я, полностью теряя ощущение реальности. Я даже не заметил, как мы сели на этой крыше и сидели друг напротив друга. Я вообще забыл, что мы на крыше здания.

— Я не ответила на один из твоих вопросов, — вдруг сказала она, — ты спрашивал, где я работаю. Так вот, я работаю на тех людей, принципы и ценности которых лежат далеко за пределами вашей толпо-элитарной структуры общества. Вообще я историк, точнее археолог. Только работаю я не на академию наук, а на людей, находящихся гораздо выше. На самом деле, мы не сравниваем людей друг относительно друга, как это делаете вы, поэтому слово выше я произношу только для того, чтобы тебе было понятнее, чтобы подчеркнуть, что эти люди мудрее и нравственнее вашей элиты, то есть выше не в социальном плане, а в духовном. Разумеется, живу я внешне так же, как живут остальные люди. Так же ем, сплю, покупаю продукты в магазине. Никаких внешних отличий. Только цели у меня иные, и деятельность обычному человеку непонятная. Я сейчас больше не хотела бы говорить с тобой на тему моей работы. По разным причинам, только ты не обижайся. Поверь мне, так будет лучше. Может немного расскажу позже, но не сейчас.

— Я не знаю, что сказать, — ответил я, затем подумал немного и продолжил: — ещё некоторое время назад я был уверен, что завоюю твоё расположение к себе, рассказав о том, какой я умный и хороший. Теперь я начал сомневаться. Вернее, я не начал сомневаться в себе, а начал скорее в тебе. Ты хочешь показать никчёмность моих устремлений и глупость всего того, что я считаю ценным. Но ты знаешь, я подобным образом думаю о других людях, на которых не хочу быть похожим, о людях внизу, о тех, кто не хочет использовать свои способности для достижения чего-то большего, а просто бесцельно существует. При этом я не верю тебе. Не верю, что я такой же, как все, и так же глупо проживаю свою жизнь. Я гораздо умнее и гораздо правильнее живу, чем многие люди. Мне кажется, что я вернусь домой — и будет всё как раньше, а рассказанные тобой истории так и останутся обычной сказкой на ночь. Ты говоришь убедительно, но реальность, которую вижу я, реальна — и она несколько иная. Она никуда не денется, когда мы спустимся вниз. А если я буду говорить на эту тему с другими людьми, они только рассмеются и покрутят пальцем у виска.

— Рассмеются, Артём, ещё как. Тебя будут всеми силами тянуть в вашу элиту, высмеивая любые попытки, направленные на подрывание основ сложившейся системы отношений, поскольку такая система им нужна, она позволяет безразмерно владеть рабами и ресурсами планеты, потребляя их в своё удовольствие. Им нужны талантливые люди, чтобы они отдавали свой талант системе, рабами которой они являются. За тобой следят те, кто хочет взять тебя в свои ряды, обещая те вещи, что являются для тебя ценными. Эти ценности тебе дали взамен тем, что ты не принимаешь, чтобы усыпить твою бдительность и убедить тебя, что ты делаешь полезные дела, а не то же самое, что глупые обыватели. И ты пойдёшь за ними, так как других ценностей у тебя нет, ты искренне веришь, что выбранное тобой направление ты выбрал сам, что оно оригинально, что ты выше по статусу, чем другие люди, что ты свободен поступать так, как тебе хочется. Но ты не знаешь, какие у тебя есть варианты за пределами вашего болота, — говоря это, она сделала упор на слове за, — тебе дали, вбили в голову ограниченное количество направлений движения, и ты выбрал одно из них, считая свой выбор свободным и наиболее в твоём понимании нравственным. На самом деле ты мог выбрать любое — никакой разницы бы не было. Ты мог бы стать алкашом, а мог бы стать вором, бизнесменом, профессиональным спортсменом, двоечником-разгильдяем. Никакой разницы, Артём. Любой из этих выборов был бы одинаково несвободным, так как ты выбираешь из некоторого количества заранее предложенных тебе системой вариантов. — Дара уже буквально вбивала в меня слова, а не просто говорила в своём обычном стиле.

— Как это никакой разницы? — возмутился я. — И как это не свободный выбор, ведь я сам так решил?

— А так, что для управления вами, вам дают несколько ложных вариантов, из которых, как вы сами думаете, вы выбираете один, наиболее подходящий, не подозревая, что истинных вариантов в списке предложенных нет. Так, вам дали материализм и идеализм, атеизм и теизм, капитализм и коммунизм, сюда же можно отнести деление людей по отношению к музыке, видам искусства, любимым жанрам фильмов и так далее, даже деление на быдло и небыдло, интеллигенцию и чернь — всё это одинаково ложные противоположности, никакого отношения к реальности не имеющие. — Дара опустила на секунду глаза, задумалась и продолжила: — Привожу более сложный пример: девушка может продать себя за деньги богатому мужику, или даже нескольким, чтобы купить дорогие шмотки с побрякушками, а может устроиться на работу, например, в банк, в офис, ещё куда-нибудь перекладывать бумажки с одного стола на другой. Ты думаешь, что второй вариант честнее и правильнее? Нет, Артём, никакой разницы нет между тем, продаётся женщина за деньги богатому мужику или отдаётся за те же деньги системе, которая, правда, пользуется её услугами намного дольше и тщательнее. Одна девушка пойдёт сниматься в порнофильмах, набрав кучу денег за время своей молодости, а другая свою молодость просидит в аудиториях университета, впихивая в свою пустую голову бесполезную ерунду, потом устроится на глупую работу и будет точно так же продавать себя. Ведь быть проституткой — это позор и безнравственность, скажет тебе почти любая воспитанная девушка и пойдёт торговать собой другим способом, считающимся правильным — пойдёт работать на эту толпо-элитарную и паразитическую систему отношений, а, заработав деньги, будет отдаваться развлечениям на всяких тусовках, вечеринках, посиделках, вкладываясь в продажную потребительскую систему, то есть, отдаваясь не менее грязным способом, считая, что она всё это заслужила, ставя себя выше несчастных проституток. А почему это считается более нравственным, для меня загадка. Понимаешь? — Дара совсем разошлась и возбужденно продолжала:

— Ложью является и то, что можно честно заработать, будучи представительницей древнейшей профессии, и то, что можно честно зарабатывать, сидя в офисе и печатая бумажки, занимаясь аналитикой доходов и расходов, наливая чай боссу, занимаясь каким-то купи-продай бизнесом, предоставлять никому не нужные услуги. Даже увлекаясь какой-то неоплачиваемой деятельностью, типа благотворительности или волонтёрства, если, конечно, делать это только ради хороших эмоций, путешествий, приятных ощущений мнимого добра, порой даже для отчистки соПубликации, обслуживая какие-то бесполезные мероприятия или помогая лишь тем людям, которые не хотят, и не будут жить правильно, человек точно также продаёт себя, одновременно приближая и так уже скорую гибель сложившейся системы отношений. Меня поражает это лицемерие! Это одна и та же форма продажи себя за фантики, статус, положение в обществе или удовольствие. Никакой, Артём, совершенно никакой разницы нет. Твоя студенческая элита в моих глазах ничем не отличается от элитной проституции. Только проститутка честнее: дал деньги — получил товар, или наоборот. А у вас ещё есть целая система правдоподобного бреда, коим вы оправдываете свою никчёмную деятельность, выдумав целую культуру с разного рода законами и правилами на все случаи жизни.

— Вот как? А как тогда выбрать работу так, чтобы не быть проституткой? — задал я, немного повысив тон, вопрос, который, по моему мнению, должен был поставить разгорячённую Дару в тупик.

— А почти никак в рамках той системы отношений, в которой живёт ваша примитивная цивилизация.

— А ты к ней не относишься, говоря «ваша»? — продолжил атаковать я.

— Отношусь, но меня в своё время нашли и вытащили из этого болота добрые люди, сейчас я не продаюсь за деньги, а «ваша» я сказала, чтобы дистанцироваться от этой грязи. Люди должны выходить из фальшивой системы отношений. Но все из неё не выйдут сразу, это разрушит даже то, что есть — и мир кувырнётся, как это предположительно уже было несколько тысяч лет назад. Нужно тащить людей из болота поодиночке, тогда вместе они смогут постепенно соорудить устройство для вытаскивания людей сразу большими группами. Потом только можно будет начать разговор о построении общества другого типа.

— Ты хочешь меня вытащить из публичного дома? — заинтересовался я, сказав это чуть с издёвкой; мне не нравилось сравнение себя с проституткой.

— Хочу, — сказала Дара, не заметив сарказма, — ты сейчас являешься для меня наиболее важной задачей на ближайшее время. Но ты пока едва ли сможешь понять, что вкладывается в это моё «хочу» и что именно я делаю. Ты прав, мы спустимся вниз, разойдёмся по домам и через некоторое время ты снова будешь затянут в привычный тебе мир иллюзорной успешности и собственной значимости. Волшебная для тебя сейчас обстановка со мной развеется, если уже не развеялась, как наваждение. И каким ты будешь через три дня или через неделю — это даже мне непонятно. Ты можешь считать меня сумасшедшей, если тебе от этого будет легче, ты можешь попытаться оскорбить меня, обвинив в глупости и непонимании очевидных вещей. Давай, скажи, что я не права или заблуждаюсь… Только ведь я вижу гораздо больше тебя, так как могу подняться ещё выше.

Дара снова посмотрела на меня взглядом умудрённого жизненным опытом человека, отчего мне стало немного спокойнее — и я немного перестал злиться. Только на этот раз в её глазах была усталость, жалость и, мне показалось, разочарование.

— Пойдём? — предложил я.

— Пойдём. — согласилась Дара.

Мы поднялись, вернулись к люку и спустились по лестнице вниз. Дара закрыла люк и защёлкнула навесной замок. Выйдя из здания, я сказал, что пойду домой, ощущения у меня были не из приятных. Дара согласилась и, распрощавшись со мной, пошла дальше вверх по проспекту, а мне нужно было идти вниз.

Дома меня одолевали самые разные мысли. Дара вылила мне на голову сразу столько необычной и подрывающей все основы моих представлений информации, что это было больше похоже на наказание за что-то, чем на обучение новым знаниям и на попытку помочь. «Я сам виноват», — подумал я, — «торопился куда-то, хотел быстрее узнать, кто она и чем занимается, себя показать хотел, похвастаться… Может быть, она могла бы всё это рассказать мягче, не задевая моё самолюбие, раз такая умная» — я злился, но непонятно, на неё или на себя. Скорее всего, на неё: «Как она может так говорить о том, чем я занимаюсь уже очень долго, к чему иду, тратя на это значительную часть своих сил. Какой-то историк меня будет учить!»

Через некоторое время я успокоился. Чувство влюблённости к Даре, которое начало зарождаться у меня на прошлой встрече, исчезло.

Позже, я задумался над другим: «Раз у неё были отмычки, она знала, что мы пойдём на крышу. Отмычки больно крупные для произвольного замка, и подходят только для замков, отпираемых плоским и широким ключом. Значит, она уже была там, иначе ей пришлось бы брать целый набор отмычек на разные случаи, а ещё она знала код замка на двери подъезда… впрочем, он подбирается по очевидным потёртостям на кнопках». — Ничего не понимая, я переключился на следующую мысль: «И что это за люди, которые её вытащили и которые находятся выше элиты и академии наук? Что за работа историком-археологом, о которой она не хочет говорить?» — Мысли слишком сильно путались, я лёг на заправленную кровать и, засыпая прямо в одежде, успел подумать: «Дара хочет мне помочь, вытащить меня из болота, в котором я по её мнению нахожусь. Почему она думает, что мне нужна её помощь… я же сам знаю, что мне лучше…»

Я уснул, и ещё не представлял, как будет выглядеть процесс вытаскивания меня из болота и что со мной будет после этого. То, что на самом деле я ничего не понял из этого разговора с Дарой, как-то не приходило в голову. Это привело в будущем к событиям, переживать которые повторно совсем не хотелось бы. Но не произойди они, было бы ещё хуже.

Когда я проснулся, была уже поздняя ночь, однако спать пока больше не хотелось. Посмотрев на телефон, я увидел, что меня ждёт смс-сообщение. Дара просила дать ей мой адрес электронной почты. Я ответил ей, выпил горячего чаю, разделся, умылся и лёг в постель. Чтобы не нарушать биологический ритм, нужно было снова уснуть и проснуться только в 5 часов. Я заставил мысли отключиться, представил себе полную темноту, сосредоточился на ней, и начал засыпать. Удивительно, что в таком состоянии я всё ещё мог контролировать равновесие и управлять торможением психики. Проснувшись, я начал привычный день, но только проверил электронную почту перед пробежкой, чего раньше не делал. Пришло письмо от Дары:

«Артём, прошу прощения за ту грубость, которую я позволила в отношении тебя и того, что тебе дорого. Оправдываясь, хочу сказать, что заметила в тебе склонность к преувеличению, отчего и решила, что без преувеличения с моей стороны тебе будет труднее меня понять. Надеюсь, ты понимаешь, что среди целей вчерашнего разговора, которые я преследовала, не было цели обозвать почти всех людей планеты людьми продажными. Многие из них не готовы понять и принять такую точку зрения, тем более, как я сказала, что она весьма преувеличена. Мои слова следует воспринимать очень осторожно и не оценивать буквально. Лучше их вообще не оценивать. Видеть в них правильный смысл ты научишься не сразу, но говорить проще и подбирать более аккуратные образы мне чрезвычайно трудно в условиях реального разговора. Я хочу, чтобы ты подумал бы вот над чем. Если человек злится или обижается на другого за отпущенную им реплику, значит, скорее всего, его оппонент прав, и обиженный собеседник интуитивно или даже реально понимает это. Когда реплика попадает в цель, она, так или иначе, обидит человека, но обижаться ему следует на себя. Если человек знает, что делает, обладает пониманием происходящего и отдаёт себе отчёт о своих действиях, ни одна реплика не может его даже задеть. Я извиняюсь не потому, что считаю себя неправой — напротив, я глубоко убеждена в сказанном, если не считать преувеличения, — а потому, что я попала в цель, и это тебя задело. Я извиняюсь, что не нашла другого способа пробить то, что считаю в тебе неправильным. И извиняюсь за то, что ты не понимаешь меня полностью и ещё относительно долго не будешь понимать».

Прочитав письмо несколько раз, я постарался запомнить и пересказать сам себе его содержание. Просто так читать такие письма нет смысла, что к этому моменту своей жизни я уже хорошо понимал. Письмо нужно понять, прочувствовать, пропустить через себя, для чего иногда полезно пересказать самому себе, как если бы я был Дарой и пытался бы написать что-то похожее. Пересказав суть, я ещё раз прочитал письмо, сопоставив свой пересказ с текстом. Всё было так, как я уловил. Значит, большая часть информации была понята мной верно. Если, конечно, здесь нет скрытого смысла.

Собравшись с мыслями, я решил ответить, что на поведение Дары не обижаюсь, осознаю совершённые мной глупости, которые и заставили её попытаться открыть мне глаза. Я добавил, что понимаю, как сложно придумать иной способ донести информацию до слишком уверенного в себе человека. Я на самом деле понял это, так как в общении с разными людьми сам не раз сталкивался с непробиваемым упрямством, вынуждающим переходить на всё более грубые аналогии, порой даже мягко намекая на схожесть моих аналогий с поведением собеседника. Подумав ещё немного, я дописал, что её мысли всё равно не кажутся мне настолько убедительными, чтобы бросить всё и заняться чем-то другим, причём непонятно даже чем. Мне было непонятно, что она хочет от меня, и почему я должен отказываться от своих целей. Я не понимал, зачем мне нужно то, что она пыталась мне сказать. Набрав текст в редакторе почтового клиента, поправив опечатки и аккуратно отформатировав текст, чтобы не показаться тупой безграмотной скотиной, я отправил письмо Даре. Отправил и вышел на запоздалую пробежку.

Этот небольшой промежуток времени, за который я прочитал письмо, ответил на него и отправил ответ по обратному адресу, ещё долго будет всплывать в моей памяти. Это будет происходить каждый раз, когда чепуху, подобную той, что я написал Даре, я буду получать от других людей. Но всё это будет гораздо позже.

Спустя некоторое время, два-три дня, я перестал злиться на Дару, но общение с ней было для меня уже чуть менее желанным. Мне не хотелось общаться с ней подобным образом, а хотелось говорить так, например, как в день нашей встречи в парке: просто и непринуждённо, хотелось любоваться ею, как её внешней, так и её внутренней красотой, выражающейся в умении складно и грамотно говорить, видеть такие вещи в обыденном, которые многие не замечают, демонстрировать неподдельный интерес к предмету разговора даже тогда, когда речь идёт о самых, казалось бы, неважных вещах. Вот этого мне хотелось, а не нравоучений по поводу низкого уровня нравственности, при которых я чувствовал себя какой-то свиньей в её присутствии.

Лишь через неделю после той встречи Дара позвонила мне и предложила увидеться снова. Место для встречи было выбрано ею необычное. Это была площадка у стелы «Маяк», находящейся в самом низу проспекта Александра Невского, точнее, на его пересечении с улицей Ригачина.

Подходя к месту встречи, я увидел Дару. На ней было красивое голубое платье, подобранное почти под цвет её глаз. Платье было длинным и достигало подъёма стопы, будь оно чуть ниже, волочилось бы по земле при ходьбе. Такое платье нужно уметь носить и иметь соответствующую фигуру, что была у Дары весьма женственной. Платье не было обтягивающим и, казалось, даже скрывало некоторые приятные глазу изгибы её тела. Волосы Дары были сплетены в две косы, свободно спускавшиеся от затылочной части головы. Косы оканчивались небольшими синими бантиками. Лицо девушки сияло, на губах проступала чуть заметная улыбка, глаза светились радостью. Она снова не была накрашена и не носила серёжки. Подойдя ближе, я заметил, что её уши даже не были проколоты. Сияющее выражение лица Дары невероятно гармонировало с погодой и отражало её настроение. Всё говорило о лёгкости предстоящего разговора… Если не сделать глупостей как в прошлый раз.

— Здравствуй, Дара, твоя красота ещё более выразительна в этом платье. — начал я с комплимента.

— Здравствуй, Артём. Спасибо, но, думаю, ты догадываешься, что подобные комплименты я получаю довольно часто. — ответила Дара совершенно без свойственной ей раньше скромности.

— Я не удивлён, ты правда от природы очень красивая. — ответил я.

— Я не об этом, — вздохнула Дара, — дело в том, что, произнося комплимент подобного типа, делая упор на красоте, мужчины едва ли понимают, что они видят на самом деле.

— Ты имеешь в виду, они видят красоту внешнюю, забывая о духовной красоте, о богатстве внутреннего мира, который они едва ли могут оценить после первой встречи? — быстро начал я высказывать свою догадку. — Но я же общаюсь с тобой уже…

— Опять не то. — перебила Дара. — Я пытаюсь сказать, что эти мужчины не знают, что такое красота. Вот ты знаешь?

— Что такое красота? Ну, это фундаментальное понятие, вряд ли определяется, тем более что красота для всех разная. Кому-то одно нравится, кому-то — другое.

Тут я начал пытаться объяснять относительность красоты для каждого человека, что красота также зависит от настроения, от уровня понимания субъектом того, что он перед собой видит, от его склонностей, намерений, уровня развития его психики, возраста, пола и так далее. Одновременно с этим мы начали потихоньку двигаться в сторону Набережной, дойдя уже почти до мостика через речку. Дара всё это время слушала, не выражая ничего на своём лице. Когда я закончил речь, она произнесла:

— Всё что ты сказал — это поверхностное представление, свойственное скорее ни в чём не разбирающемуся обывателю, чем человеку, претендующему на высшее образование. Ты описываешь отношение к красоте, а не даёшь определение. Ты пытаешься показать относительность восприятия людей, а не определить сам объект этого восприятия.

— Но я же математик, определением красоты должны заниматься искусствоведы, культурологи, философы, наконец. — пытался я найти оправдание, так пока и не понимая, что же было сказано неправильно.

— Глупости, Артём, в математике тоже есть красота, и ты прекрасно об этом знаешь. Тем более, если ты математик, то должен знать, чем правильное определение отличается от поверхностного описания объекта. Ты не видишь общего в том, что говоришь, не видишь, что красота, например, в математике, ничем концептуально не отличается от красоты в чём-то другом. Природа и смысл красоты одинаковы и объединены таким абстрактным понятием, как красота в широком смысле, чем-то фундаментальным, как ты верно сказал сначала. Однако фундаментальность вовсе не означает оторванность от реальности. Твои рассуждения совершенно никак не привязаны к реальному миру, в них нет ничего полезного, ничего такого, что можно было бы использовать для решения какой-то реальной задачи. Все рассуждения должны быть согласованы с реальностью, без этого они будут лишь пустой болтовнёй. — Дара говорила поучительным тоном. — Артём, красота — это высшая целесообразность, степень гармоничности в сочетании отдельных частей всякого целого. Красота показывает, насколько гармонично и правильно с точки зрения всеобщей целесообразности сложен предмет. Если что-то является некрасивым, значит оно где-то сделано неправильно, без соблюдения нужной меры или неправильно исполняет свои функции, не входит в гармонию с целым, частью которого является. Некрасивость является отражением нарушения этой гармонии.

— Ну да, я всё это понимаю и так, это определение не новое для меня. — продолжал оправдываться я.

— Если понимаешь, почему не смог сказать? Если знаешь правильный ответ, что заставляет тебя говорить иначе? — начала нападать Дара.

— Я как бы интуитивно понимаю, но сказать как ты не могу. — я уже казался сам себе совершенно неполноценным человеком, проигрывающем в споре юной девушке.

— Послушай, что я хочу тебе сказать. — начала издалека Дара, понимая, что уже загнала меня в угол и могла более не торопиться. — Если человек не может объяснить то, что как будто бы понимает или если он не может применить знания на практике, то это означает, что на самом деле ничего он не знает и не понимает. У него в голове просто есть смутно-интуитивное представление, обрывочные кусочки несобранной мозаики, беспорядочный мусор, называемый им самим не иначе как богатый внутренний мир. Эта кусочная фактология, обрывки частичных знаний, выхваченных из контекста при поверхностных попытках разобраться в чём-то непонятном, и называется таким человеком словом знание, тогда как настоящего знания и понимания у него нет и не было. — Дара продолжала говорить поучительным и наставническим тоном, сопровождая речь богатым набором жестов. — Помни, Артём, когда ты, рассказывая достаточно сложные вещи, услышишь от кого-нибудь, что ему всё это знакомо, понятно и он всё это давно знает, насторожись: скорее всего, перед тобой человек, заблуждающийся относительно своей собственной значимости, думающий о себе гораздо больше, чем он представляет собой на самом деле. Попроси его продолжить мысль, применить его воображаемые знания для решения той или иной проблемы, поделиться мнением относительно того или иного явления, дать оценку того или иного события, связанного с обсуждаемой темой. Проще говоря, дай ему задание по теме — и ты как в капле воды увидишь истинную картину представлений этого человека.

— То есть ты считаешь, что на самом деле я ничего не знаю о красоте? —заинтересовался я, чувствуя, что Дара права.

— Именно так, Артём, ты совершенно ничего не понимаешь, а то, что понимаешь — это смутно-интуитивные обрывки, из которых даже при сильном желании не сшить хоть сколько-нибудь полной картины. Знающий и понимающий человек способен поддерживать разговор на обсуждаемую тему на самых разных уровнях: он может как в общих чертах обрисовать проблему или решение, так и выполнить глубокий обзор возможных причин, следствий, смежных и сопутствующих проблем, связать своё повествование с другими догадками и мнениями присутствующих на обсуждении людей. — тон Дары стал мягче и она говорила уже в своей обычной манере.

Я задумался. А ведь верно, когда разговариваешь с человеком, и он говорит убедительно, складно, то кажется, что ты всю жизнь это знал…

— Когда один человек подстраивается под другого, рассказывая что-то понятными ему образами, приводя понятные ему примеры, — продолжала Дара, как будто прочитав мои мысли, — тогда собеседнику кажется, что он всю жизнь это знал и новыми для него идеи рассказчика уже не кажутся. Почему? Потому что передаваемые образы человеку знакомы и понятны, элементы обрывочных мыслей, которые лежали в голове человека, ему также знакомы, просто они переставляются другим способом, и наделяются другой мерой, более целостной, как бы связывая кусочки мозаики в более полную картину. Дальше нужно незаметно задать человеку несколько очень простых вопросов, чтобы он сам захотел на них ответить — и вот, человеку кажется, что эта картина у него в голове уже была, настолько удачно она вписалась в уже усвоенные им представления. От рассказчика-учителя требуется большое мастерство, чтобы вот так незаметно для ученика открыть ему новое знание, а ученик при этом думал, будто он до всего дошёл сам.

— В таких случаях тяжело не похвастаться своими способностями перед учеником, не сказать ему, что на самом деле это ты так мастерски заложил в него что-либо. — предположил я, поставив себя мысленно на место мастера-учителя.

Дара задумалась, лицо её сделалось грустным. Помолчав немного, она сказала тихо:

— Да, тяжело поначалу. Наблюдаешь за учеником, он делает успехи и говорит, что добился чего-то, что добился он этого сам, а на деле без точных и незаметных ударов мастера ничего бы не добился вовсе. Потом ученик уходит своей дорогой, забывая про учителя… Хочется сказать ему, мол, неблагодарный ты. Но нельзя! Мудрый учитель понимает, на что идёт, понимает, что слова благодарности всё равно ничего не значат, значимыми являются только дела, поступки, устремления и результат всего этого… Слова без содержания всё равно пусты, а если есть содержание, то всё видно и понятно без слов. Возвращается такая благодарность далеко не сразу… Со временем понимаешь, что важно для учителя: чтобы благодарность ему выразилась в том, что ученик добился своих целей, стал счастливым и помог другим понять что-то важное… Но что-то я не о том. — Дара снова начала говорить громче. Она взбодрилась, как бы отмахнувшись от этого странного лирического отступления, навеянного моей репликой, затем продолжила:

— Я понятно объяснила, что значит знать или понимать? Вот тебе пример более близкий: замечал когда-нибудь, как не очень успевающие студенты не могут правильно ответить на вопрос преподавателя, но при этом говорят, что они всё знают, понимают, учили, только сказать не могут? — вопрос Дары снова был риторическим. — Так вот, это их «знаю, но забыл» означает лишь то, что они просто поверхностно ознакомились с материалом, могут узнать знакомую формулу среди многообразия таковых и сказать, что «да, мы это проходили», но в чём суть формулы — они даже не подозревают. При этом печально то, что повозившись во время подготовки с какой-то формулой, они будут думать, что знают её, а на самом деле знают лишь то, как она записывается, не более того. Они никогда не выведут аналогичную и, что главное, никогда не примут самостоятельного решения о целесообразности её применения в том или ином случае. Понятно, что это не только к формулам относится, но ещё и к разным методикам, вашим алгоритмам и, наконец, просто к любым поступкам в жизни.

— Да, думаю, что примерно понятно. Знать и понимать — значит глубоко проникать в суть и уметь эту суть сопоставлять с тем, что видишь, принимать самостоятельные решения, видя объект со всех сторон, его историю, его перспективы, связи с другими объектами, область применимости и прочие возможности, в то время как многие люди под словом знать подразумевают быть знакомым. — как можно подробнее ответил я.

— Да, правильно. — одобрительно кивнув в ответ, сообщила девушка. — Теперь я продолжу свою мысль о красоте. Красота действительно понимается всеми по-разному. Зависит это от многих факторов, но, в конечном счёте, — от степени развития и полноты внутреннего мира. Через что, по-твоему, человек выражает своё отношение к реальной действительности, свой внутренний мир, сталкиваясь в своём развитии с миром внешним? — задала Дара непростой вопрос.

— Через какие-то действия, создавая или разрушая что-то. — помедлив, сказал я.

— Ну и как называется процесс такого создания, создания чего-то нового, отражающий, с одной стороны, внутренний мир человека, а с другой, выражающий его отношение к нему в процессе познания?

— Ну, искусство что ли? — я казался себе школьником, оставшимся после уроков для разговора с учителем по причине своего отставания.

— Да, Артём, конечно это искусство. — похвалила Дара. Её согласие, с моими мыслями выглядело как комплимент. Улыбнувшись, она продолжила:

— Современное массовое искусство и творчество очень разное, но в целом последние веяния имеют дегенеративную тенденцию. Всё идёт по направлению к максимальному упрощению, что с одной стороны хорошо, если не теряется функциональность, а с другой плохо, когда форме отдаётся предпочтение в ущерб содержанию. Одна из проблем, тесно связанная с указанной, заключается в неумении людей читать произведения искусства. Попроси любого из своих знакомых описать тебе внутреннюю сущность какой-либо картины, музыкального произведения, художественной постановки. Ты увидишь, что он практически ничего не сможет тебе сказать, а то, что скажет — это будут обычные оценки типа нравится или не нравится, выраженные, возможно, каким-то более богатым словарным запасом. Но он не скажет тебе, даже не приблизится к тому, чтобы передать идею композиции, связать её с переживаниями автора, понять его замысел и то, что же именно двигало им в процессе создания произведения искусства. Дара снова перевела дыхание, сделалась более серьезной, но в то же время в её глазах и речи появилось некоторое отчаяние:

— Современные люди совершенно не умеют читать произведения искусства поэтому оно и упрощается до невозможности. Послушай нынешнюю музыку: три-четыре аккорда, идущих в разных порядках и с разным темпом — вся разница только в этой последовательности и ритме, а слова песен, если говорить именно о песнях, примитивны до безобразия. При этом у людей поднимается язык делить эту похабщину по жанрам: поп, рок, модный нынче рэп, металл, хотя по сути — это ширпотреб одного и того же уровня. Низкого, пошлого и примитивного. Всё предельно просто, Артём, современные люди не умеют думать глубоко. Задумываться больше чем на 5 минут подряд они не могут, обязательно собьются, отвлекутся, начнут нервничать и так далее. Им нужно подать что-то простое, не требующее сосредоточения. Трёх аккордов вполне достаточно, а рифмы, сложнее чем кровь-любовь, или картины сложнее, чемвесёлые котята будут казаться слишком тяжёлыми, будутнапрягать, запаривать и загружать, как это принято говорить современным молодёжным языком. Классическую музыку, например, они вряд ли смогут услышать. Сейчас даже модно стало делать аранжировки классических композиций, точнее, их вырванных из контекста частей. При этом тот факт, что теряется или, что ещё чаще, опошляется исходный замысел автора, никого не волнует и никем не замечается. Сходи, например, на выставку фотографий по какой-либо тематике. Редко когда ты встретишь что-то действительно глубокое и со смыслом. Фотографы соревнуются друг с другом скорее в своём умении, но едва ли пытаются передать фотографией какой-либо смысл. Аналогичную картину — когда люди соревнуются друг с другом в том, кто более виртуозно исполнит произведение искусства — последнее время можно наблюдать всё чаще и в других областях. — Дара остановилась, выражением своего лица преувеличенно показывая тоску и печаль, как бы в тон содержанию своей речи, затем посмотрела на меня и, будто придумав что-то, продолжила:

— Артём, наш разговор о красоте и искусстве останется сегодня незаконченным. Мы ещё не обсудили главную мысль — о связи этих двух понятий, к которой я тебя сейчас подводила, особенно этим длинным монологом об упадке искусства. Мы также не обсудили цели искусства и ещё кое-какие вопросы. Я бы хотела дать тебе задачку на дом. — вдруг сказала девушка.

— Давай… — удивился я.

— Напиши небольшое сочинение про искусство. Затронь в сочинении следующие вопросы: что такое искусство, как связано искусство с красотой, какую роль оно играет в обществе, как к нему следует относиться, какие характерные особенности искусства ты видишь по сравнению другими социальными феноменами. Запомнил?

Я мысленно повторил про себя вопросы и попросил Дару произнести их ещё раз. Она повторила задание, а я убедился, что запомнил его правильно. Затем я постарался зафиксировать ощущения, которые вызвали у меня вопросы, чтобы затем легче было восстановить точные формулировки. Наконец, я сообщил просто:

— Запомнил.

— Не торопись только. Как напишешь, скорее всего, захочешь что-то переписать, а переписав, подожди ещё немного, если новых мыслей не появится, присылай по почте то, что получилось. Только пиши своими словами, — наставила Дара, — копировать чьи-то мысли и чужие представления мне не нужно, а если и используешь чужие идеи, то в них должна прослеживаться попытка твоего собственного осмысления и как это всё встраивается в твою картину мира. Мне нужно то, что ты думаешь и как ты это напишешь.

— Хорошо, я понял, Дара, постараюсь выполнить для тебя это задание.

— Только ты делаешь его не для меня, а для себя. — поправила Дара.

— Пусть так. — согласился я.

Мы ещё гуляли некоторое время, рассуждая о разных вещах. Я рассказал Даре, что играю на классической гитаре и что солидарен с ней в том, как она оценила современный уровень музыкального творчества. Искусством я его назвать даже не захотел. Потом я вспомнил, что хотел спросить по поводу двух косичек:

— Дара, ты знаешь, у нас в Заонежье две косы означают, что девушка замужняя? Я не вижу у тебя кольца на пальце.

— Знала, что ты спросишь. — весело сверкнула глазами Дара. — В данном случае этот символ я использовала с другой целью, — она игриво ткнула меня в плечо, — но, может быть, ты когда-нибудь догадаешься. Обязательно догадаешься. Возможно, однажды я заплету их снова… а возможно, не буду… — Дара опять стала серьезной и грустной.

Мы шли некоторое время молча, и я ненавязчиво начал разговор на другие темы, не связанные с искусством или традициями Заонежья: погоду, продолжительность дня и ночи. От этой темы, хотя это было странно обсуждать днём, перешли к тому, как интересно в конце лета, когда ночью уже темно, лежать и смотреть на звёзды, думая о космосе.

Разговоры о звёздах и о космосе в целом Дара воспринимала как-то по-особенному, она делалась тоскливой и задумчивой, говоря более медленно, при этом в её глазах появлялось устремление к чему-то далёкому и понятному только ей, что придавало её неведомому мне происхождению характерную загадочность и навевало самые смелые предположения, будоража фантазию. Возникало такое ощущение, будто Дару мало интересуют земные заботы большинства людей, но не в том смысле, что ей нет до них дела, а в том, что она видела какую-то детскую наивность в современном образе жизни, будто она жила в совершенно другом мире, более развитом. И как будто хотела сделать наш мир таким же.

Впоследствии я не только не приблизился к пониманию личности Дары, но даже наоборот, количество вопросов о ней многократно возросло. Слишком поздно я начал задавать себе эти вопросы и слишком поздно начал искать на них ответы.

—   V   —

Мы с Дарой встречались ещё некоторое время, благо что сессия не отнимала его слишком много, хотя и требовала напряжения, сбалансированного, впрочем, физической нагрузкой. Разговоры наши были на совершенно разные темы, но касающиеся, в основном, социальных аспектов: проблем современного общества, их причин и возможных путей решения. Дара нередко пыталась связать проблемы общества с непониманием человеком цели своего существования, а когда говорила о целях, постоянно вела речь про Вселенную в целом, про гармонию, целостность и стремление к развитию этого бесконечно большого Организма, люди в котором пока не видят, зачем они Ему нужны. Она говорила и о том, что Вселенную мало интересуют примитивные устремления значительной части людей, о том, что люди, решая устроить свою жизнь тем или иным способом, не связанным с познанием и совершенствованием Мира, — всего лишь заблудившиеся создания, наивно полагающие, что смысл жизни — потреблять и получать удовольствие. Этим людям, как она считала, нужно помочь открыть глаза на истинные цели существования человечества. Всё это было мне мало понятным, казалось слишком абстрактным, не существующим, но поспорить было решительно не с чем — настолько убедительно Дара говорила о Высшей Цели.

Если я в этот момент интуитивно видел глупость, унылось и жалость всех попыток современных людей жить в русле удовлетворения деградационно-паразитарного спектра потребностей, и как люди облекали при этом свои цели и устремления в научную, философскую и прочую обёртку наподобии всяких пирамид потребностей или объективных законов мироздания, то Дара смотрела на эти вещи иначе: она, казалось, была уверена и совершенно точно знала, что происходит и почему, как жить и к чему стремиться, в чём смысл жизни и как к нему прийти. В такие моменты хотелось верить ей. Я смотрел на мир демоническими глазами, стараясь возвыситься тем, что мои способности и стремления на порядок выше, чем у многих людей, мне нужно было показывать другим, что они всего лишь ущербные заблудившиеся создания, что они идут неправильным путём, но Дара смотрела на всё иначе, спокойнее: ей не нужно было никому ничего доказывать и показывать, спорить и убеждать, критиковать и наставлять, искать у кого-то поддержку или помощь — в ней было всё, что делало её целостной. Причём эта целостность не нуждалась в демонстрации, она как бы естественным образом проявлялась в её поведении и умении себя ставить. Дара, казалось, знала и могла всё, а тому, что не умела, могла легко научиться. Пожалуй, в тот момент мой демонический характер просто обожествлял её, как обычно происходит с демоном, когда он встречается с другим существом, многократно его сильнее, желая сразу же подчиниться, ища дополнительную силу у покровителя. Дара была куда более умной в жизненных вопросах, чем я, она казалась мне личностью не из нашего мира. Тогда я не понимал ещё, что подобного рода привязанность недолговечна.

Несмотря на непонимание некоторых вещей, все эти разговоры были мне приятны поначалу. Я видел недостатки большинства людей, о которых говорила Дара, и мне нравилось, что я, как мне думалось, этими недостатками не обладал. Мне нравилось быть другим человеком с Дарой: она, казалось, давала мне ощущение собственной значимости, ценила мой интеллект, выделяла меня из толпы обывателей. Иногда я рассказывал ей свои идеи о нашем обществе, она всегда находила в них что-то полезное, дополняла это своими мыслями — и уже новая, преобразованная идея порой даже вызывала у меня восхищение. Мне нравилось фантазировать с Дарой о будущем нашего общества, о том, какие возможности и перспективы открываются, если приложить усилия.

Однако постепенно я начал понимать, что все эти особенности в нашем общении я придумал сам. Я всего лишь отождествлял свой уровень знания с уровнем Дары, и мне казалось, будто все её идеи и мысли мне хорошо понятны, будто я всегда их придерживался, только не формулировал их так ясно и чётко, как делала она. Мне казалось, что я уже жил правильно, именно так, как говорила Дара. Казалось, будто она подчёркивала моё с ней отличие от серой массы людей. Но это было не так, она пыталась, но сначала очень мягко, показать, что на самом деле я такой же как все, разве лишь немногим умнее, оригинальнее и успешнее. Дара хоть и обращала внимание на мои отличия, она постоянно подчёркивала, что этих отличий недостаточно, что нужно развивать свои способности, переходить к решению более сложных жизненных задач, а не тратить свой интеллект только на получение удовольствия. Нужно совершенствовать себя, а затем, достигнув определённого уровня, помогать другим.

Я не замечал, да и не мог бы заметить, что между мной и Дарой начинает возникать одно фундаментальное разногласие. Причиной этого разногласия было известно что: неумение слушать и видеть смысл в её словах. Я лишь получал удовольствие от общения, но думать не думал о том, чтобы начинать что-то менять в себе, чтобы двигаться дальше, следовать её рекомендациям. Сам разговор был целью и смыслом общения для меня, но не знания и практически прямые указания к действиям, которых я поначалу просто не замечал. Я пытался искать в речах Дары то, что принесло бы мне выгоду в моей жизни, тогда как она считала, что я должен понять и принять все её идеи, пока не научусь впоследствии самостоятельному мышлению. Я не понимал даже, что это такое.

Дара говорила, что моя линия поведения ничем не отличается от той, что попадает под её и мою критику, хотя мне так совершенно не казалось, из-за чего разговоры с Дарой, в которых она каждый раз не забывала мне напомнить, что считает меня тем же заблудившимся юношей, начинали надоедать однообразием. Со временем Дара начала всё больше говорить какими-то загадками, не заканчивала свою мысль. Всё чаще среди её слов можно было услышать «поймёшь потом» или «подумай над этим сам». Как будто Дара давала мне задачи, которые я, будто школьник, должен решать дома. Это немного раздражало. В какой-то момент мне даже начало казаться, что она совершенно ничего нового мне сказать не может. Она стала чаще повторяться, отчего становилось скучнее. Постепенно я начал склоняться к мысли о том, что научился у неё всему, что мне было необходимо, а её загадочный взгляд уже не цеплял за душу.

Сессия завершилась — и захотелось традиционно отдохнуть. Я забыл о регулярности и размеренности своей жизни, начал заниматься всякой ерундой, свойственной юношам моего возраста: дискотеки, посиделки с друзьями (как-то мы даже собрались отметить завершение экзаменов, выпили вина), походы в кино. Регулярными остались только спортивные тренировки, поскольку предстояли соревнования… Пожалуй, не будь их, я и на тренировки бы забил. С Дарой мы только переписывались недлинными сообщениями, встречаться не хотелось. Не хотелось опять чувствовать себя глупым юношей, которого учит историк без высшего образования. Многие её идеи, впрочем, я взял на вооружение и неплохо бил ими тех, чью жизненную философию считал ущербной. Но и Дара теперь попадала в моих мыслях в категорию таких неправильных людей.

Так прошла неделя. И вот однажды я получил по почте письмо от Дары, содержание которого, в силу его чрезвычайной важности, я считаю необходимым приПубликации почти полностью:

«Здравствуй, Артём. Я хочу рассказать тебе историю, смысл которой сейчас ты поймешь как предупреждение, однако позже увидишь, что она совсем о другом. Это очень поучительная история, прочитай её, пожалуйста, предельно внимательно. Все совпадения прошу считать неумышленными.

Жили-были два человека: парень и девушка. Волей судьбы они встретились совершенно неожиданным образом и абсолютно случайно решили поговорить о необычных для таких случаев вещах. Разговор у них получался интересным. Парню очень понравилась девушка, она старалась быть независимой и необычной, несмотря на детскую наивность и обычную для своего возраста неразумность, время от времени демонстрировала нетипичное для большинства отношение к жизни. В ней ещё не угас огонёк желания познавать тайны окружающего мира и проникать глубоко в структуру нашего мироздания, она ещё не была полностью зомбирована ущербной системой ценностей современного общества — и молодой человек это хорошо чувствовал в ней. Девушке тоже понравился парень, он казался уверенным, надёжным, знающим те вещи, которые как раз её сильно интересовали на интуитивном уровне. Она точно не знала, что ей от него нужно, не было здесь ни влюблённости, ни какого-то влечения к противоположному полу, а был просто не до конца объяснённый интерес. Находясь рядом с ним, ей хотелось самой стать лучше, совершеннее во всех отношениях, она даже на время забыла о своих увлечениях и прочих отвлекающих факторах, целиком сосредоточившись на беседе с новым знакомым. Она хотела теперь всё делать правильно, жить иначе, чем жила, и новые перспективы её сильно привлекали.

Парень оказался непростым, говорил иногда просто о сложных вещах, а порой сложно о тех, которые до этого казались простыми — и тут же оказывались совершенно непонятными, но, приложив усилия, разобраться во всём этом было можно. Девушке было интуитивно интересно прикоснуться к более совершенной жизни, к чему-то более высокому, отойти на время от примитива современного общества, который не давал ей возможности увидеть другой мир, более интересный во всех отношениях. Кроме того, всё это общение отвлекало её от повседневной рутины, коей была заполнена её жизнь.

Их разговоры стали любимым времяпровождением для девушки на ближайшие несколько дней. Она спрашивала у молодого человека про многие вещи, которые так или иначе долго её интересовали, задавала вопросы, которые также пыталась обдумывать в своё время, но не смогла найти на них ответы. Парень легко и уверенно отвечал на некоторые, тогда как про какие-то другие говорил, что ответ будет непонятен девушке и лучше его даже не озвучивать. Девушка как-то настороженно воспринимала такой отказ, но соглашалась. Она понимала, что их разделяет пропасть, хотя не верила до конца, что эта пропасть может помешать что-то объяснить.

Девушка радовала парня, она очень быстро схватывала в теории те основные моменты, которые он хотел ей объяснить, по крайней мере, она с готовностью обсуждала рассказанное, время от времени возвращалась к уже пройденным темам, пыталась даже разобраться в чём-то самостоятельно, делясь своими успехами с новым знакомым. Но так было вначале, пока всё, в целом, казалось простым и более менее понятным.

Парень был не просто рассказчиком, оказалось, что в свои рассказы он вкраивал задачи, загадки и маленькие вопросы, оставляя каждый ответ немного незаконченным, не давая точного рецепта, оставляя всё это девушке. Девушка не совсем понимала, чего он хочет этим добиться и отсутствия прямоты в каких-то случаях дико её раздражало. На самом деле парень ей сразу сказал, что раздражаться она может сколько угодно, но это её проблемы, и менять тактику общения с ней он не будет по определённым причинам. На самом деле она уже в этот момент совершала серьезную ошибку, закладывая очень скоро возникшее разногласие. Это было началом конца… Только она этого не понимала.

Она не пыталась разобраться в его загадках, не пыталась решать его задачи, вообще не понимала, зачем ей нужно это делать. Медленно, но верно до девушки доходило понимание того, что он ждёт от неё каких-то изменений, но они не происходили. Она не понимала, что эти изменения будут происходить, только если она будет делать к этому решительные шаги. Ничего не делать нельзя, это было правдой, но очень неприятной для девушки. Время отдыха и наслаждения от интересных бесед куда-то уходило, возвращалась неуверенность и ощущение безнадёжности, скуки, рутины от того, что придётся прилагать какие-то усилия, не самые для неё приятные. Она не понимала, что парень даёт ей эти задачки для того, чтобы она тренировалась и готовила себя к более важным вещам. Она не понимала, что бабочка получается из гусеницы путём довольно трудного процесса, и эта трудность обязательна для будущей бабочки. Если она не выполнит тех физических усилий, которые нужны для вылупливания бабочки из кокона (например, кто-то другой разрезал кокон и досталбабочку, избавив её от мучений), крылья не раскроются — и она никогда не полетит.

Парень говорил про какую-то внутреннюю опору, которая держит каждого человека, он постоянно повторял, что без внутренней опоры, без движения вперед и без качественного изменения своей системы ценностей всё умирает, уходит, деградирует и рушится, и что их общение тоже однажды закончится именно так. Девушку это порой злило, но, в конечном итоге, она ему верила и понимала, что дальнейшее общение зависит почти полностью от неё. От того, насколько хорошо она сможет понять его попытки что-то в ней изменить…

«Стоп, а почему он думает, что прав?» — подумала девушка, — «жила же я как-то всё это время без его советов, всё в порядке было, а тут он приходит и говорит, что так нельзя, отчего же… но почему-то хочется ему верить, в чём же дело? Почему он так сильно на меня влияет?» Интуитивно девушка понимала, что лучше делать так, как он хочет, это по идее должно ей что-то дать. Она пыталась бороться со своими недостатками, но с переменным успехом. Её внутренняя опора не окрепла, она держалась полностью на той внешней мотивации, которую давало ей общение с молодым знакомым. Она ничего не поняла из того, что он говорил про ценности, о механизмах их работы и о вреде каждого микропоражения над собой, когда уступаешь обстоятельствам, привычкам, изменяешь нравственным установкам, обещая себе в последний раз, но всё равно делая что-то заведомо неправильно… Она не увидела той простой истины, что, уступая себе один раз, в будущем придётся расплатиться и за этот раз, и за следующий, который наступит к тому моменту. Причём делать работу сразу в двойном объёме тяжело. Она думала, что сама знает, что ей лучше делать, а чего не делать, пытаясь придти к обозначенным молодым человеком целям своим собственным путём, не следуя его рекомендациям, например, избегать деградационно-паразитарных привычек. «Зачем? — думала девушка. — Подумаешь, пропущу очередной бокал, что это изменит?»

Внешняя опора недолговечна. А ещё внешняя опора второй раз вряд ли будет обладать той же удерживающей силой, что в первый, если вообще будет иметь эффект. Если человек не успел создать свой фундамент и воздвигнуть свою опору, которая удержит его в самые трудные минуты от неправильных и глупых решений, то он делает огромных шаг назад, и чтобы вернуться хотя бы на тот же уровень, на котором он был, усилий придётся приложить гораздо больше.

Но девушка была молода и полна сил, она была уверена, что успеет сходить и туда, и вернуться обратно, что пока она молода, можно и поразвлекаться, пожить для себя, а там ещё будет полно времени на саморазвитие. Она начала постепенно уступать соблазнам, от которых её удерживал парень: снова вернулась к общению со слабоумным быдлом из своего окружения, опять начала ходить на всякие вечеринки, но старалась избегать встречи с интересным ей в прошлом молодым человеком. Почему?

Потому что она понимала, что он не даёт ей спокойно заниматься тем, чем она хочет заниматься, он мешает ей. «Он убедительно и хорошо рассказывает о развитии, это интересно и здорово, — размышляла девушка, — но он заставляет отказываться от таких интересных и привычных вещей, которые так хочется делать снова и снова, без них нельзя жить, и в конце концов, кто сказал, что он прав, один раз схожу потусуюсь, ничего же не изменится во мне, развлекусь, отдохну, ведь отдыхать-то как-то надо!»

Но, как уже было сказано, девушка была молода, она не знала, как легко и просто можно узнать, что она делала, на что тратила своё время и куда она на самом деле движется. Парень всё это видел, не говорил ей, правда, чтобы не доставать, так как понимал, что вмешиваться в чужую жизнь настолько сильно нехорошо. Он видел, что девушка избегает каких-то тем в общении, так как не согласна с ними, но спорить тоже боится, так как знает, что все её аргументы будут моментально разрушены, и ей придётся согласиться с тем, что парень прав, признать, что она прожигает свою жизнь впустую. Молодой человек не мешал ей заниматься глупостями, он просто старался очень аккуратно намекнуть ей, что всё видит и понимает, и что это его совершенно не устраивает. Он снова попытался рассказать ей про мотивы, ценности, про то, что в жизни бывают разные трудности, которые нужно учиться преодолевать и даются они для того, чтобы тренировать свою волю и психику для решения более сложных задач нашей цивилизации. Но у девушки уже выработался иммунитет на все его речи по поводу её глупости и неразумности, и она решила, что гораздо лучше него знает, как ей жить.

Парень видел, что она не развивается и, пытаясь рассказать ей больше об этой жизни, он сталкивался с тем, что она совершенно его не понимает. То время, которое она могла потратить на развитие себя, на развитие своей способности видеть вещи глубже, чем она видела раньше, она тратила на развлечения. Теперь, когда настало время разговоров на по-настоящему серьезные темы, она просто не понимала той последовательности слов, которую слышала от парня, которого так хорошо понимала буквально недавно.

Они перестали встречаться и общаться на интересные темы. Она начала скучать по этим разговорам, поскольку, несмотря на разногласия, ей нравилось казаться частью чего-то более значимого, ощущать эту иллюзорную принадлежность к более совершенному. Парень тоже хотел продолжать её учить, ведь она была реально умнее своих сверстниц в отношении к жизни, просто не хотела понимать того, что с этим умением делать. Другую такую найти тяжело, парень это понимал. Она в чём-то была принципиальной. Независимость, которую она по ошибке считала своим главным качеством, заставляла её делать глупости. Она хотела снова поговорить с ним в трудные минуты, когда не могла справиться с какой-то проблемой. Девушка успела заметить, что после разговора с парнем почти любая проблема так или иначе разрешается или, по крайней мере, уже не кажется страшной.

А он постепенно стал её избегать. Она отнимала много сил, а толку было слишком мало. Он был нужен ей, хотя она много раз успела сказать ему вслух, что ни от кого не зависит. Он стал для неё единственным человеком, который так глубоко её понимает: ему можно было рассказать всё. Никому нельзя, а ему можно. Но удержать его было уже нельзя, ведь время упущено… она думала, что можно продолжать жить по-старому, ничего не делать и продолжать примитивно тратить своё время, что это останется незамеченным, никак не повлияет на её жизнь в плохую сторону, что времени ещё полно… а, он ждал чего-то от неё, но не дождался… У него-то времени на неё было строго отмерено.

Чем же заканчивается эта история, Артём? Ты хочешь узнать продолжение этой вечной истории?»

Прочитав текст несколько раз, я каждый раз видел в нём что-то новое, но при этом ощущение того, что Дара прочитала мои мысли, разгадала мои намерения, просчитала меня всего насквозь, некоторым образом злило и удивляло меня одновременно. Я казался сам себе беззащитным и от этого раздражённым. Вот так точно и со всеми подробностями поставить меня на место девушки мог только виртуозный психолог. «Но как же так, я же не девушка, значит история не про меня. — подумал я. — А про кого тогда? Зачем она её написала? Сюжет явно напоминает наше с ней общение, будь я той девушкой!».

История сильно меня задела. Я почувствовал в Даре некоторое высокомерие, будто она вообразила себя спасителем человечества и могла делать другим людям такого рода предупреждения. «Но каков финал истории? Почему она не написала сразу? — продолжал думать я. — Может быть, это и есть финал? — они просто перестали общаться. Не хочет ли того же Дара? Тогда почему не скажет прямо?» — вопросы множились — и всё это только ещё больше раздражало.

Ночью уснуть удалось с большим трудом и очень поздно.

Я даже не догадывался, о чём на самом деле идёт речь в письме, и что спустя много лет мне придётся не единожды копировать или пересказывать текст этой истории, возможно, немного дописывая или удаляя что-то в нём, подстраиваясь под конкретного человека. И почему история названа вечной, мне тоже стало понятно.

—   VI   —

Прошло ещё какое-то время, близился конец июня. Дара, будто предчувствуя мой скорый отъезд на сборы программистов, предложила встретиться «для уточнения некоторых важных деталей нашего общения». Я перестал на неё злиться довольно быстро: несколько тяжёлых тренировок и прошедшие соревнования — всё это отвлекает от подобных глупостей, отрывая меня от примитивности реального мира так далеко, что мне было откровенно всё равно, что там происходит внизу.

Мы встретились в парке 50-летия пионерской организации, что находится за студенческим бульваром, и где спустя 3 года будет установлена скульптура, изображающая медведя. Встреча была утренней, и людей в парке было мало, можно было сесть на скамейку и спокойно поговорить.

— Артём, ты хочешь стать другим человеком? — начала Дара. — Не таким, как многие люди, а другим, более правильным, умным, полезным обществу.

— Хочу, — подумав, ответил я, — только не понимаю, что значит быть правильным… Как можно отличать правильное от неправильного, истину от лжи, ум от глупости? Не понимаю! — закончил я уже раздражённо.

— Можно, Артём, только для этого нужно думать головой…

— Так а я по-твоему чем думаю? — перебил я Дару.

— Ты не думаешь. Ты просто рефлекторно совершаешь простейшие мыслительные действия по связыванию того, что видишь вокруг себя, с понятными тебе представлениями, ассоциациями, встраивая, тем самым, окружающую действительность в рамки своего ограниченного понимания. А то, что не встраивается, что не входит в зону твоего эмоционального комфорта, ты игнорируешь. Даже не понимая этого, ты просто отбрасываешь в сторону кажущееся тебе неважным, оставляя то, что кажется важным и то, что без усилий может быть понято. Ты как будто априори знаешь, что тебе нужно в жизни, а что не нужно, будто ты мудр и прожил уже не одну сотню лет, чтобы делать подобные выводы. Ты как слепой котёнок, тыкаешься мордочкой в стены коробки, где тебя родили, и ничего не видишь. Ты не мыслишь самостоятельно, а действуешь по одному и тому же алгоритму, причём тобой не осознаваемому. Ты боишься, а потому подсознательно отбрасываешь то, что может сильно поколебать твоё текущее состояние. Ты не думаешь правильно, Артём. Даже не пытаешься.

Я молчал и силился сообразить, что всё это значит. Подумав… точнее, совершив очередное рефлекторное мыслительное действие, я не нашёл ничего лучше, чем спросить:

— А как тогда научиться думать правильно? Как нужно мыслить, чтобы мышление было самостоятельным?

— Как тебе удалось спросить такую глупость, Артём? Ты в самом деле думаешь, что есть алгоритм, действуя по которому ты будешь мыслить самостоятельно? Ты не думал, что любое конкретное указание тому, как тебе думать, уже будет указанием, а не твоим собственным решением? Поэтому и мысль будет уже не твоей, а будет всего лишь продуктом этого алгоритма. При этом любое мышление, выполняемое в рамках подобных правил, будет ещё и ограниченным. Чтобы мыслить самостоятельно, Артём, нужно мыслить самостоятельно, и другого рецепта здесь быть не может. И только такое мышление будет неограниченным и правильным.

— Действительно, глупый вопрос, — согласился я, выслушав Дару, — но тогда мне неясно даже, с чего начинается самостоятельность в мышлении.

— Да элементарно, Артём, с попытки решать сначала маленькие задачи, возникающие в твоей жизни, стараясь взглянуть на них как можно шире. Максимально широко. Потом ты начнёшь видеть эти задачки повсюду, они, в свою очередь, будут формироваться в задачу более сложную, которую ты не увидишь и не решишь, пока не наберёшься опыта. Давай пример: ты же употребляешь алкоголь, правда?

— Да, — согласился я, — умеренно, это не вредно.

— Даже тост за здоровье небось произносишь? — хитро спросила Дара.

— Конечно, я же хочу быть здоровым.

— Вот так, Артём, ничего ты не знаешь о влиянии алкоголя на здоровье. — вздохнула Дара. — Вы говорите: «выпьем за здоровье!» — но для думающего человека это такой же бред, как повоюем за мир, умрём за жизнь или, прости меня,потрахаемся за девственность.

— Ого, — удивился я, — не идёт тебе такой стиль речи.

— А тебе не идёт такая глупость, как употребление алкоголя, в совокупности с претензией на здоровый образ жизни и возвышением себя над другими людьми.

— А чем это плохо-то? — начал возражать я.

— Так вот видишь, я это и хочу показать: ты даже не думал! Ты не пытался понять, что есть алкоголь на самом деле, откуда в культуре закрепилась теория умеренного пития, почему главные герои фильмов обязательно пьют или курят, почему алкоголь столь разнообразен, почему употреблять дорогой алкоголь или курить дорогие сигареты модно, почему если ты не пьешь или не куришь, то ты слабый и ущербный человек, не свой в компании и не уважаешь коллег-алкоголиков.

— Почему сразу алкоголиков? — продолжал возражать я. — Умеренно же можно.

— Опять, Артём, ты продолжаешь не думать, ты даже меня не слушаешь! С чего ты взял, что можно? Тебе сказали — и ты поверил? Почему поверил? Как ты решаешь, кому верить, а кому нет? А почему мне не веришь? Как ты вообще принимаешь решения? Подобных вопросов, на которые у тебя есть только один ответ: «мне так кажется». — я могу задать ещё тысячу! — Дара резко замолчала, глядя на меня с укором. Я молчал, опустив голову. Спустя полминуты она продолжила свою речь, но уже смягчившись:

Теория умеренного пития — это параноидальный бред, тщательно продуманный таким образом, чтобы бредом не казаться, даже врачей вводят в заблуждение, чтобы они рекомендовали больным лечиться вином. А ты не видишь этого, тебе это кажется естественным только потому, что ты — часть этой культуры, ограниченный ею, оттого и не способный даже представить себе, что происходит на самом деле. Не пытаясь выйти за рамки своих представлений, ты не способен видеть таких простых и очевидных вещей. Все, употребляющие алкоголь в любых количества и по любому поводу, — алкоголики. Алкоголик — это свойство, болезнь психики. Нет никакой умеренной дозы. Это же так просто, Артём. — убеждала Дара.

Помолчав ещё полминуты, она закончила:

— Первые рамки, которые тебе придётся преодолеть самостоятельно, — это рамки алкогольной зависимости. Не перейдя через них, дальше ты не продвинешься ни на шаг, это я тебе гарантирую. — в словах Дары появилась крайняя категоричность. — Ты должен сам принять решение, сделать свой первый в жизни самостоятельный выбор. Тебе нужно разобраться с тем, какую роль алкоголь играет в нашей культуре. Каким будет твой выбор, Артём?

— Нужно подумать. — ответил я.

— Ну так и начинай! — сказала Дара, вставая. — До встречи после твоего возвращения через 10 дней.

«Что? Она знала про мою поездку!?» — удивлению не было предела, отчего, поражённый, я так и остался сидеть на скамейке, глядя вслед уходящей девушке. «Я же ничего ей не рассказывал, — быстро соображал я, — хотя в целом я сказал достаточно, чтобы можно было самой догадаться и о сборах, и о сроках моего там пребывания, что не являлось секретом и уже было объявлено нам всем заранее. Может, у неё связи какие-то в университете, оттуда и узнала». — я успокоился, но Дара уже ушла довольно далеко, а тон её прощания был таким, что догонять совсем не хотелось.

Позже я начал задумываться над её поведением. Даре было не свойственно злиться или резко выражать свои эмоции, но в последнее время она стала резче: что в письме, где она приглашала меня на эту встречу, что в самом парке, когда она так резко со мной говорила и затем попрощалась. Я начал потихоньку понимать, что демонстрация этих эмоций была наигранной. На самом деле Дара не могла злиться, но не находила другого способа встряхнуть меня. Только понимание этого пришло ко мне после… когда было уже слишком поздно.

—   VII   —

Сборы прошли как обычно. На этот раз местом проведения была выбрана Эссойла. На сборах я присутствовал в качестве тренера, вместе с коллегами-одногруппниками обучая школьников программированию. Забыв про наставления Дары, я достаточно непринуждённо проводил время: утро и день были посвящены учебному процессу, тогда как вечер и часть ночи — посиделкам с другими тренерами, на которых мы обсуждали результаты проделанной работы, а также и планировали день следующий, сопровождая размышления обильным количеством всякого разного спиртного. Время от времени я играл на гитаре, все тихо слушали. Одна женщина — кто-то из воспитателей, сопровождавших детей — как-то не выдержала и заплакала во время такой игры. Я всегда играл очень грустно, как мне потом сказали, непонятно каким образом сливая в одну мелодию порыв и обречённость, тоску и надежду, обильно добавляя печальные сочетания в таком объёме, что после достаточного количества спиртного удержаться от эмоций было очень тяжело. Без алкоголя, конечно, всё это звучит совершенно иначе, гораздо проще, поэтому я, как человек, пьяневший редко, не замечал всего этого в своей игре, хотя пил не меньше.

Там же на сборах я познакомился с одной симпатичной девушкой, тоже из воспитательниц, сопровождавших детей. Мы гуляли в перерывах между занятиями и попойками, общались, понравились друг другу. Хотя скорее это я ей понравился, чем она мне. Она внимательно меня слушала, соглашалась и интересовалась мной. Всё это подкупало, ведь приятно же нравиться кому-то. Кроме того, появилась возможность выговориться. Часть свободного от работы времени я уделял ей, но быстро понял, что общаюсь только из-за желания нравиться другому человеку, особенно такой девушке. Опять виной всему этот мой демонический характер. Я никогда не увлекался таким общением надолго.

Ощущение бездарно проведённого времени съедало меня изнутри через 10 дней беспробудных посиделок, разбавляемых работой со школьниками, которая велась мной скорее на автомате. По этой причине вернулся я в Петрозаводск не в самом лучшем расположении духа. «Дара будет не в восторге». — я уже не сомневался, что она знает про меня всё, можно даже ничего и не говорить.

С Дарой мы встретились на следующий день. Она была очень расстроенной, задумчивой, взгляд её был невнимательным, иными словами, на лице были все признаки усталости, будто она всё это время посвятила какой-то тяжёлой работе. На улице шёл дождь, да и настроение не располагало к прогулке, поэтому мы зашли в какое-то кафе, сели за столик друг напротив друга и для приличия заказали чай. Дара сидела и молча глядела на меня, а я старался не смотреть ей в глаза.

— Знаешь, Артём, — начала Дара тихо и спокойно, — ты, наверное, заметил, что наше общение достаточно необычное… Ты заметил, что твоё чувство влюблённости в меня не нашло своего развития?

— … заметил. — ответил я, боясь даже думать, так как передо мной явно сидел человек, читавший мои мысли.

— Я специально так сделала, чтобы никак тебя не ограничивать, — пояснила Дара, — это было не очень просто, но я нашла способ, отталкивающий, но удерживающий тебя одновременно. Я хотела, чтобы ты это заметил, но, видимо, слишком хорошо сыграла. Может быть переиграла, — с напускным безразличием продолжала она, — но тем лучше, удалось проверить, насколько глубоко ты можешь заглянуть внутрь человека, если дать тебе для этого все возможности. Оказалось, что вообще не можешь. Но поначалу кажется обратное. Так вот, Артём, наше общение с большой вероятностью может закончиться. Я долго думала и пришла к этому выводу, пока ты был в отъезде.

— Да? А почему? Я как-то повлиял на это решение? — начал спрашивать я, параллельно не зная, что мне думать. С одной стороны, я не испытывал к Даре чувств, которые делали бы меня зависимым от неё: чувство влюблённости, возникшее у меня в первую запланированную встречу в парке, пропало столь же скоро и больше не появлялось. Всё из-за её критикующего тона и постоянных нравоучений. Женским внимание я обделён не был. Меня не интересовали слишком выдающиеся девушки, хотя их искусственная красота, несомненно, привлекала, особенно летом. Причём эта незаинтересованность была взаимной. Ко мне, напротив, постоянно тянулись девушки спокойные и тихие, ничего особо не выдававшие и не стремившиеся привлекать внимание. Если с первыми можно было легко и свободно проПубликации, максимум, вечер, то последние обычно оставались в моей жизни гораздо дольше, но отличались они куда большим умом. Этого с избытком хватало для того, чтобы не чувствовать себя одиноким. Получалось, что Дара не была мне нужна, почему я и не знал, что мне думать о её сообщении. Позже, возвращаясь к этому моменту, я сообразил, что полностью пропустил мимо ушей то, что мне было только что сказано.

— Да, Артём, ты повлиял на моё решение: твоё поведение и твоё отношение. Ты же в силах повлиять на него снова. Только ты, от меня ничего не зависит, поскольку действую я в соответствии с определённой заранее схемой, подробностей которой я не вижу смысла тебе объяснять. Просто прими решение. Самостоятельное.

— Какое решение, Дара? — изумился я, не понимая, что я должен делать.

— Очень простое, Артём, когда-то давно я просила тебя больше задумываться над тем, что мы обсуждаем, как мы это делаем, что я тебе говорю и пишу. Вот в этом состояла часть задания. Поясню его содержание ещё раз: у тебя есть вся необходимая информация, заключённая в наших разговорах и письмах, собери её, прими решение. Ближайшие несколько дней я буду полностью в твоём распоряжении: делай со мной что хочешь, руководствуясь здравым смыслом, конечно. Время пройдёт, и я подведу итоги твоей деятельности. — Дара смотрела на меня немигающим взглядом, пронизывая насквозь, но при этом мягко и снисходительно, как будто учитель смотрит на ученика, жалея его и злясь одновременно.

— А если я ничего делать не буду? — спросил я. — И как ты вообще узнаешь, к чему я пришёл и выполнил ли твоё задание, которое пока не понимаю?

— Что бы ты не делал, Артём, ты всё равно выполнишь задание, только результатом выполнения могут быть разные вещи, которым и будет поведён итог, а тебе — выставлена определённая оценка.

— Ладно. — непонимающе ответил я. — Это всё?

— Всё. До встречи. — она улыбнулась, но спокойно и сдержанно.

— Пока. — столь же спокойно попытался ответить я, но вряд ли у меня это получилось.

Оставив на столе деньги за чай, я встал из-за столика и вышел из кафе.

Я пришёл домой и начал думать… — «Что же она от меня хочет? Как будто это проверка, которую я должен пройти. Но зачем? Что будет, если пройду? А если не пройду? Может быть, она собирается мне что-то рассказать, но не знает, можно ли доверять? Дара крайне загадочна, и я не исключаю, что у неё ещё много тайн и интересных тем для разговора, которые она пока не хочет просто так выдавать, а только повторяет всё одно и то же». Я размышлял, пытаясь понять это самое задание: «что такого в её письмах и речах, что я должен был отыскать, но не смог? Наверное, в каждом нашем разговоре была заключена загадка, а я должен был увидеть её, разгадать, потом дать ей ответ. Она ждала этих ответов, но не дождалась, ведь я ничего такого и не делал».

Тут я неожиданно вспомнил, что одно из заданий она озвучила совершенно явно: написать сочинение по вопросам соотношения красоты и искусства. Подумав некоторое время, лёжа на диване и глядя в полоток, я представил себе схему сочинения. Походив по комнате от одной стены к другой, я собрался с мыслями и сел за компьютер.

Через час сочинение было готово.

Смеяться над ним я буду ещё долго, но это потом, спустя некоторое время, однако в тот момент всё казалось логичным и находящимся на своих местах.

Я написал, что понимаю под искусством, как оно развивалось, начиная от каменного века, и во что превратилось в современном обществе. Раскритиковал модернизм, сообщив о его деградационной направленности и не забыв добавить сведения о психологических наблюдениях людей, склонных к извращённой форме отражения окружающего мира. Рассказал, что думаю про Чёрный Квадрат, бережно и тщательно размазав его автора, а также поклонников Квадрата в самой густой грязи, на которую был способен, имея ещё пока недостаточный тогда опыт ассоциативных методов унижения и оскорбления. О связи красоты и искусства сказал, что они находятся в диалектическом противостоянии: красота создает искусство, как желание отразить и запечатлеть её, а искусство диктует красоту, навязывая новые формы обществу, которое сразу возводит увиденное в культ, либо низвергает в бездну. Смысл искусства, как и религии, я видел в желании одних людей наживаться на невежестве других. Были ещё кое-какие глупости, но не вижу смысла их переписывать.

Написав письмо, я в нём же попросил Дару о встрече, на которой желал услышать ответ на моё сочинение. Дара сразу согласилась встретиться — и уже на следующий день мы снова стояли друг напротив друга, произнося слова приветствия. Посмотрев на меня самым обычным и ничего не выражающим взглядом, она предложила пройтись по Набережной молча. Прогуливаясь таким образом, Дара смотрела на воду, небо, достаточно редко поворачиваясь в мою сторону, будто меня вообще не существовало. Когда мы дошли до скамейки, Дара предложила сесть.

Я сел так, как обычно сидят на скамейках. Дара сначала села так же, но затем повернулась ко мне, поставила сомкнутые и согнутые в коленях ноги на скамейку, опустив стопы в кроссовках на пространство между нами. Затем она обхватила руками бёдра, ложась на них, и взялась левой рукой за правую голень, а правой — за левую, чтобы тыльные стороны ладоней касались друг друга, будучи просунутыми между ногами. Поскольку на девушке были надеты спортивные штаны, такая поза не казалась пошлой, а смотрелась достаточно мило.

— Сочинение твое очень поверхностное, — сказала Дара, вздыхая, — во-первых, видно, что ты невнимательно меня слушал, когда я вела речь о красоте и искусстве; во-вторых, о соотношении красоты и искусства ты написал поверхностную и абстрактную глупость, которая не отвечает ни на один вопрос и не даёт возможности применить написанное к чему-либо; в-третьих, ты думал над сочинением едва ли больше пары часов. Это просто словоблудие, Артём, ты не ответил на вопросы, а лишь выразил своё мнение, оторванное от реальности и повторяющее распространённые заблуждения, не отличившись, таким образом, оригинальностью и самостоятельностью мышления.

— Знаешь, Дара, то, что ты сейчас говоришь, мне кажется таким же словоблудием и абстракцией, которые ты видишь в моём сочинении. — я был обижен такой оценкой.

— Знаю, но я не говорю при этом, что считаю тебя глупым, а повторяю, что ты просто заблудился в стенах своих ограничений, поскольку не следуешь моим рекомендациям, что могли бы помочь тебе эти стены разрушить.

— Не понимаю. — без попытки мыслить ответил я.

— Поймешь. Давай, я попробую приПубликации тебе ещё пример. Хотя, обожди… Думаю, что тебе следовало бы прочитать роман Ивана Ефремова Лезвие бритвы. — как бы вспомнив что-то, продолжала свою речь девушка.

— Я читал года четыре назад. — ответил я.

— Если читал, то почему же ты написал столь поверхностную глупость на тему красоты и искусства?

— А там про это есть? — спросил я. — Совершенно не помню сюжета.

— Артём, а как ты читал, если не знаешь, про что роман? — спросила Дара.

— Просто не помню уже, давно читал. — стал оправдываться я.

— Ну тогда какой был смысл читать это чрезвычайно глубокое и содержательное произведение, если уже сейчас, спустя всего четыре года, ты совершенно не способен поддерживать разговор на поднятую там тему? — Вспомни один из наших разговоров, — продолжала Дара, — в котором речь шла о непонимании многими людьми процессов, происходящих в современном мире, которые говорят, что знают что-то, но на деле выясняется, что они совершенно ничего не знают. Так же и ты, претендуешь на то, что умеешь читать, а на самом деле ты просто умеешь узнавать буквы, складывать их в слова, слова — в предложения, предложения — в абзацы, абзацы — в главы книги, перелистывая одну страницу за другой. Но к чтению этот процесс не имеет ровным счётом никакого отношения. Я приводила тебе определение красоты. Ты сказал, что оно тебе знакомо, так вот, я просто перефразировала часть монолога Ивана Родионовича Гирина из Лезвия, из той сцены, где он был на выставке, на которой, в частности, обсуждалась скульптура Анны. Твоё подсознание просто помнит этот эпизод.

— Вообще не помню. — отмахнулся я.

— Плохо, потому как это одно из важнейших мест в романе. — ответила Дара. — Ты не умеешь читать, Артём. Ты получаешь высшее образование, не имея даже дошкольного. Давай я попробую пояснить тебе то, что вижу, собрав свой опыт работы с историей, в частности, с историей искусства. То, Артём, что я ждала от тебя в этом сочинении. Хотя бы приближённо.

Дара, продолжая сидеть с ногами на скамейке, положила руки на коленки и начала рассказывать. Время от времени я задавал уточняющие вопросы, Дара отвечала на них, продолжая повествование. Говорила она в целом довольно долго. Если пытаться кратко передать её мысли, то вот один из вариантов.

По мнению Дары, искусство — это процесс, при котором человек, желающий познать окружающую действительность, пытается запечатлеть своё понимание в виде произведения, называемого произведением искусства. То есть, искусство предполагает создание чего-то нового (хотя бы даже для самого человека). Те виды деятельности, при которых человек хоть и создаёт что-то, но при этом не новое, а просто повторяет чью-то мысль или штампует одну и ту же деталь, называются ремеслом. Ремеслом, например, будет вязание носков или изготовление ложек для бытовых нужд. Искусством это было в том случае, если бы носки или ложки имели необычные свойства, структуру, предназначение, отражали бы новую мысль, указывали бы на оригинальную идею или методику их получения и т. д. Искусство является отражением внутреннего мира человека, в процессе познания им мира окружающего, в попытке проникнуть в тайны мироздания, передать новую, никем ранее не увиденную идею в образах, наиболее точно, по мнению человека, отражающих суть этой идеи.

Красота, как Дара уже высказывалась перефразированными словами Гирина из Лезвия бритвы, — это высшая целесообразность, степень гармоничности в сочетании отдельных частей всякого целого. Познавая окружающий мир, человек видит его красоту, то есть то, как отдельные части, находящиеся каждое на своём месте, гармонично сочетаясь друг с другом, образуют некое целое, что служит определённой цели. В искусстве человек пытается описать, понять, раскрыть красоту, одновременно с этим понимая, в чём смысл той или иной вещи, того или иного явления. Именно так человек знакомится с Высшей Целью — целью существования и развития Вселенной. Познание человеком этой Цели происходит, в частности, через искусство в результате попытки объяснить Её красоту. Такова связь красоты и искусства. Дополнительную функцию красоты можно представить как вектор направления. Если человек понимает истинную красоту и то, что он создает, также получатся красивым, значит он следует верной дорогой, значит у него получается!

Если говорить о роли искусства в развитии человечества, то одна из самых главных ролей — быть важнейшим механизмом идентификации человека в мире. Так глобально представить себе эту роль трудно, поэтому рассмотрим на простом примере. Представим себе животное, которое идёт в сторону опасного объекта, проходит мимо таблички «Стой! Опасно для жизни!» и идёт дальше. Подходит к объекту и — бац! — погибает. Для животного надписи на этой табличке — это как китайская грамота, оно не умеет читать, даже представить себе не может, что табличка и надписи на ней что-то означают, оно вообще живёт и мыслит совершенно иными категориями. Теперь рассмотрим человека, который игнорирует язык жизненных обстоятельств. Язык жизненных обстоятельств — это явления, происходящие с людьми каждый день, закономерно вытекающие одно из другого, но связанные при этом некоей информацией, мыслью, идеей, которую можно прочитать, словно она как для того животного написана на непонятном языке, но обладает своей логикой. Так вот искусство как раз и развивает способность читать этот язык. Язык явлений, обстоятельств, связанных с человеком. Нередко люди замечают, что с ними происходят странные вещи, объяснения которым найти очень тяжело, но разумная или логичная закономерность этих явлений удивляет, заставляя думать о существовании каких-то потусторонних сил, вмешивающихся в жизнь человека, или мистики, что по какой-то причине с этим человеком происходит. Вся эта мистика происходит из-за неумения читать язык жизненных обстоятельств, так как читай человек этот язык, он бы ясно понимал, что происходит и почему, а также умел бы предсказывать результаты своих поступков. Этот язык ясно говорит, что и как делать, чтобы получалось, только расшифровать его могут далеко не все. Одна из важнейших ролей искусства — развитие способностей к чтению языка, на котором Мир разговаривает с нами.

Познавая мир, совершенствуя искусство, можно заблудиться, пойти не туда, но здесь на помощь приходит красота. Двигаться нужно в сторону красоты, где красиво — там правильно. Красота — словно лезвие бритвы, если пользоваться образом Ефремова. Лезвие очень тонкое: шаг в сторону — падение в пропасть. Двигаться по лезвию — значит соблюдать Меру во всём. Если хоть что-то будет не на своём месте, будет отклоняться — Мера будет нарушена, равновесие будет потеряно, падение неизбежно. Вот мы и приходим к пониманию ещё одной категории, что является общим для таких понятий как красота и гармония, это понятие — Мера. У каждого человека есть врождённое чувство Меры, но со временем, если его не развивать, оно пропадает. Помимо пяти органов материальных чувств, естьорганы, позволяющие видеть язык жизненных обстоятельств, а также видеть красоту и чувствовать Меру.

Человек, не умеющий читать или писать произведения искусства — это человек, не умеющий читать язык жизненных обстоятельств и видеть образы, что постоянно подкидывает нам окружающий мир. Такой человек не понимает смысла жизни, так как не может его прочитать, наступает на одни и те же грабли по сотне раз, так как не видит этих предупреждающих табличек, написанных на непонятном для него языке. Этот человек просто не может найти свой жизненный путь, так как не видит, где и как он пролегает, он просто не может найти себя!

Внешне такого человека нетрудно отличить: он не умеетчитать хотя бы классические произведения: картины, музыку, книги, скульптуры, танцы и так далее. Такой человек ищет свой путь через получение удовольствия от жизни, ставя главной задачей жизнь как процесс, при котором он просто существует. Как щепка в океане. Он двигается не туда, где красиво, а туда, где приятно его извращённому уму.

Есть люди, которые, скажем, позанимались в музыкальной или художественной школе несколько лет и бросили это занятие. Потому что им не объяснили, в чём цель искусства, им не объяснили главного, что смысл не в умении играть музыку и писать картины, а в том, чтобы научиться читать окружающий мир, познавать его, передавая знания в более понятных другому человеку образах, например, через музыку, объединяя эти знания и создавая целостную картину реальности. Только умеющий читать человек понимает смысл жизни и знает, куда и как ему двигаться, а когда он двигается по этому пути, у него получается правильно. Потому что когда знаешь, что делаешь, всегда получается!

Современные люди заменили понимание искусства чем-то совершенно другим, суррогатным представлением. Они приходят, например, в выставочный зал и начинают оценивать: нравится, не нравится — оценивают с позиции эстетического удовольствия, которое они получают или не получают. При этом они не задумываются, что у них давно атрофировался орган, способный видеть суть, а своим ртом они способны только кушать, но никак не выражать мнение, хоть сколько-нибудь интересующее человека образованного.

Внутренняя ущербность человека так или иначе может выпирать на его физическом теле, но не всегда заметно, особенно когда человек закрашивает и прячет свои недостатки. Даже исправив внутреннюю суть, на физическом теле могут поначалу оставаться следы бывших в душе отклонений. Иначе говоря, некрасивость внутрипорождает некрасивость снаружи. Что делать в этом случае? Очень просто: внедрить в общество иную красоту, насадить иные ценности, иное чувство прекрасного, в котором, например, размалёванная девица в короткой юбке, красиво курящая, и с бокалом дорого вина в руках будет идеалом. Или когда красотой оказывается независимость и свобода от других людей, эгоцентрический образ целостного человека. То есть делается попытка разные физические и психические отклонения представить как нечто прекрасное, как будто оно таким и должно быть, либо закрасить недостатки тем или иным способом в соответствии с неким искусственным идеалом, принятым в обществе в данный момент. Современное искусство, в частности, решает задачу внедрения подобных ценностей. Как мы видим, решает с поразительным успехом.

У искусства можно выделить и другие роли, например, сохранение всего не генетически передаваемого фонда знаний, то есть — сохранение, развитие и передача культуры. Но и эта роль не последняя, их много, о чём в повествовании Дары мне и предлагалось подумать дальше самостоятельно.

Ещё одна деталь, которая запомнилась мне из того разговора, состоит в следующем. Оказывается, что человек, не разбирающийся в искусстве, не умеющий читать и видеть красоту, не имеет нравственного права получать высшее образование, поскольку такой человек, имея более высокий статус в обществе, должен нести больше и ответственности, а он, не понимая языка жизненных обстоятельств, не чувствуя Меры, даже поступая из благих намерений, может только натворить бед, порой с трагическим исходом, как это постоянно происходит в мире.

— Примерно этого я от тебя ожидала, Артём, а ты написал мне набор никого не интересующих оценок, даже не пытаясь подумать над заданием. — сообщила Дара, закончив свою речь. — Разумеется, мой уровень понимания значительно выше, поэтому даже если бы ты написал малую часть подобных мыслей, это заслуживало бы хорошей оценки.

— Но ты, видимо, взяла идеи Ефремова… — начал было я.

— Ничего подобного, Артём, — возразила Дара, — то, о чём я говорю, совершенно понятно любому мыслящему человеку, который даже не читал Лезвие. Просто ссылка на книгу здесь играет вспомогательную роль. Ефремов писал о красоте, тоже ведь придя к этому пониманию, а раз он его описал, то почему бы не воспользоваться его попыткой? А что касается искусства и связи его с красотой, то здесь моё мнение формировалось совершенно иным путём. То есть я хочу сказать, что ты мог написать своё сочинение иначе, если бы подумал. — Дара помолчала немного и продолжила: — Прочитай ещё раз это произведение, только внимательно, тогда ты поймешь, почему я на него ссылаюсь. Так же прочитай заодно Туманность Андромеды и Час Быка у того же автора. Там речь о другом, но тебе будет полезно.

— Прочитаю, раз такое дело. — ответил я.

Дара знала очень многое; теперь я понимал, что ошибся, когда подумал, будто темы для разговора исчерпаны. Оказывается, мы даже и не начинали ещё разговора на серьезные темы, а крутились около того, что я не могу полностью понять, и она просто ждала, когда со мной можно будет начать общаться по-настоящему, ждала, когда я начну думать, а не совершать лишь простейшие мыслительные операции. Она снова начала притягивать меня, и мне опять хотелось общаться, как раньше. Окончательно поняв, что Дара очень умна, несмотря на возраст, я решил начать задавать очень сложные по моему мнению вопросы:

— Дара, а что такое истина? Для людей истина относительна, один видит одно, другой — другое, когда показываешь один и тот же предмет. Мы можем, например, взять факт и интерпретировать его разными способами, приходя, порой, к совершенно противоположным выводам. Люди ищут истину, считая, что она сделает их свободными, а на самом деле получается, что эта истина их ограничивает, заставляет не спать ночами, что-то выяснять, проверять и так далее. Порой даже сладкая ложь оказывается важнее горькой правды.

— Да уж, Артём, этот вопрос не самый простой. Точнее, я знаю на него ответ, но мне будет крайне тяжело подобрать образы именно для тебя, поскольку уже по форме твоего вопроса, я вижу, что за каша у тебя в голове, раз ты путаешь истину и правду, не знаешь, что такое свобода, если считаешь, что истина её ограничивает. Раз я обещала ближайшие несколько дней делать всё, что ты захочешь, я отвечу на твои вопросы. Задай сразу несколько, чтобы я могла подготовиться.

— Хорошо, вопрос про истину остаётся, — начал я, соображая, что ещё можно спросить, — хочу узнать, что такое свобода, что такое счастье, и как всего этого добиться. Ещё мне интересно, откуда ты столько всего знаешь.

— Ну что же, — улыбнулась Дара, — отвечу, но не будь столь наивен, что мои ответы принесут тебе то, чего ты хочешь. Не жди, что ты, во-первых, поймешь ответы, а во-вторых, что ты сможешь применить их, не умея сейчас мыслить самостоятельно и не умея даже читать и слушать. Встретимся через два дня, там и поговорим.

— Идёт. — согласился я, вздыхая, что придётся ждать два дня.

Мне не хотелось прощаться. Я снова начал испытывать приятное чувство общения с Дарой. Чтобы задержать её, я решил спросить ещё кое-что:

— Хочу задать тебе ещё один вопрос, ответ на который, думаю, ты можешь дать мне сейчас.

— Спрашивай. — кивнула Дара.

— Та история, что ты написала мне, про парня и девушку, она реальная?

— Реальнее не бывает, Артём. — последовал моментальный ответ.

— А про кого она? Кто были эти два человека? И чем всё кончилось? — продолжил я свой вопрос.

— Я вижу, Артём, что ты ещё не готов узнать продолжение этой истории, поэтому не буду тебе его рассказывать. Сейчас это не принесёт нужного мне эффекта, но ты когда-нибудь всё узнаешь, я тебе обещаю.

Дара встала со скамейки. Достав из кармана платок, она протёрла тот участок скамейки, на котором находились подошвы её кроссовок, убрала платок обратно и предложила разойтись, если у меня нет больше вопросов. На этом мы и попрощались, обменявшись ещё несколькими формальными фразами.

Я вернулся домой и крепко задумался: «Странная девушка, она стала ещё более загадочной, чем была раньше, эта непонятная история, не пойми про кого. И откуда она берёт эти знания?» — мысли путались у меня в голове. Я пытался понять, что же значит думать по-настоящему, как научиться читать язык жизни. — «Как убедиться, что идёшь правильной дорогой? На самом деле, верно ли я выбрал свой путь? Почему я выбрал математику и делаю то, что делаю?» — продолжал я задавать себе вопросы. Я вспомнил, что Декарт учил «подвергать всё сомнению». Взявшись за это, я вдруг пришёл к выводу, что понятия не имею, что мною движет, почему я здесь, и что вообще мне делать дальше. Главной загадкой на тот вечер у меня была следующая: зачем вообще делать то, что я делаю, и что будет дальше? Второй задачей было понять, что же делать, если я иду не той дорогой. Ведь отказываться очень тяжело, всё как будтоустаканилось, глупо нарушать равновесие.

Упорядочив свои вопросы, я написал Даре письмо, где попросил также ответить и на них. Эти вопросы показались мне более важными, чем заданные на улице, и я даже предложил девушке взять больше двух дней для размышлений, чтобы она могла хорошо подготовиться. Дара сказала, что постарается ответить, и дополнительного времени не потребуется, но условия всё те же: «не обижайся, если ответы будут тебе непонятными, к знаниям такого уровня ты явно не готов».

Я не знал, что для достаточно полного понимания её ответов мне потребуются ещё годы работы над собой.

—   VIII   —

Условленные два дня пролетели незаметно, поскольку я провёл их в компании своих знакомых. Я уже не считал их друзьями и всё больше чувствовал, насколько мне тяжело разговаривать на примитивные темы, обсуждать ничего не значащие вещи, заниматься словоблудием на философский лад. После разговоров с Дарой, всё то, что говорили мои знакомые, уже казалось мне полным обывательским бредом, совершенно никак не связанным с реальностью. Я понимал, что они на самом деле просто обмениваются обрывочными знаниями, но ни один из них не сможет работать с этим знанием, в нём нет смысла, это просто мусор в голове. Обмениваясь этим мусором, они получали удовольствие от осознания своего ума, своей значимости и своего высокого статуса. Я начал видеть противоречия, чувствовать отклонения в мышлении знакомых, видеть их наивность, глупость, никчёмность, я начал, наконец, понимать, что они прожигают жизнь… и я сам делал то же самое! Увлечённый этими наблюдениями, я и провел два дня, постепенно понимая, что голова моя на самом деле забита всяким хламом, и требуется наПубликации в ней порядок, а для этого нужно глубже понять предназначение каждого из кусочков обрывочных мыслей, связать обрывки воедино, постараться увидеть глубокие связи, которых не было видно раньше.

Шли годы, и появилось презрение. Это презрение к атмосфере паразитов, существовавших на раздутых обывателями представлениях об успешности элитарной структуры, привлекавшей меня ранее своей уникальностью, диким количеством возможностей и социальной высотой, дающей независимость от большинства людей и обстоятельств, породило во мне позже противоположное стремление: вылезти из этого болота и отмыться от грязи, а затем разобраться в происходящем с позиции новых для меня знаний. Я не презирал людей, а презирал способ их существования. Хотя чувство это само по себе нехорошее, но именно это презрение вместе некоторыми событиями, что я непременно опишу ближе к концу рассказа, толкнуло меня на активные действия, направленные на полный пересмотр своих жизненных позиций. Презрение постепенно сменилось другим чувством, чувством жалости, затем разочарованием, чувством безнадёжности, снова разочарованием и так год от года менялось разными способами, пока не превратилось в ощущение сильного желания изменить реальность, изменить направление движения нашей цивилизации, пока не стало слишком поздно. Но это всё потом, а пока ещё не произошли решающие события.

Мы с Дарой встретились через два описанных выше дня. На этот раз на площади Кирова, чтобы пойти затем в парк Культуры и Отдыха. Я не понял, почему Дара выбрала это место, парк был заброшенным и находился в запущенном состоянии. Наверное потому, что в парке не было людей, было тихо, а запущенность придавала ощущение старинности, тайны, неизвестного, чего-то притягивающего, а не отталкивающего.

Дара сразу начала рассказывать мне как следует понимать истину и свободу. Я выслушал ответы, стараясь улавливать суть максимально внимательно. Однако, как мне и было сказано, предельная простота этих ответов, продемонстрированная даже на очень хорошо понятных мне примерах, оказалась обманчивой. Я уловил суть, понял логику, но понятия не имел, как ответы на главные вопросы философии помогут мне в жизни. Казалось, я понял, что есть истина, но от этого я не стал знать истину, я понял, что есть свобода, но я от этого не стал свободным. Этим наблюдением я поделился с Дарой, на что она ответила:

— Конечно, Артём, если у тебя есть оружие, но ты не умеешь им пользоваться, то толку от него значительно меньше, вряд ли ты защитишься таким оружием. Я же говорила, что ответы не будут тебе понятными, уровень не тот.

— Ясно, но что мне с этим делать?

— Пока просто продолжай думать и старайся понять, чем эти знания помогут тебе в жизни. По крайней мере, ты можешь попытаться со временем понять, какова цена свободы, стараясь, раз за разом, делать свой выбор, исходя из её критериев, а не из своих заблуждений. Когда делаешь что-то, постарайся максимально глубоко понять, почему ты хочешь сделать именно так. Ты увидишь, что твой выбор, оказывается, не свободен, и делаешь ты его не совсем по своей воле. Но это получится, когда ты походишь по десятку-другому граблей, при условии глубокого анализа каждой из своих неудач, вряд ли понимание придёт раньше. Для тебя.

— Считаешь меня глупым? — разочарованно спросил я.

— Нет, ты гораздо сообразительнее своих сверстников, но преувеличенно уверен в себе, что не даёт тебе возможности остановиться, подумать, возможно, отойти подальше, да поглядеть получше. Ты идёшь напролом, а когда видишь препятствие, пробиваешь его с разгону, либо оббегаешь, от проблем ловко уворачиваешься, не пытаясь найти решение. Рано или поздно всё это обернётся против тебя, а когда окажешься один-на-один со всем, что ты якобы оставил за спиной, у тебя в руках не будет оружия, и ты примешь полный удар на себя. Я даю тебе оружие, а ты будешь учиться им пользоваться. Сам. Иначе никак. Человека нельзя ничему научить, можно только помочь, показать, а значительную часть остальной работы за него не сделать — он должен сам. На своих или чужих ошибках, но с инструментом, который позволит извлекать знания из любой ситуации, каждый раз становясь мудрее и опытнее.

— «Что нас не убивает…». — процитировал я.

— Примерно так, — отозвалась Дара, — только при условии целенаправленного извлечения пользы из всего, что происходит, а не трусливого избегания и ухода от непонятного в сторону. Каждое непонятое явление должно быть понято. Целенаправленно. Методически прорабатывая всё, что ты видишь, слышишь, чувствуешь, собирая всё это в единую картину, ты постепенно научишься читать язык жизненных обстоятельств, видеть в сотни раз дальше, анализировать и предсказывать, мыслить самостоятельно и делать свободный выбор. Но ты уже двигался какое-то время не в ту сторону, поэтому придётся потрудиться, чтобы пройти обратно, и только потом двигаться в правильном направлении.

— Я понял в общих чертах. Думаю, мне и правда нужно время, чтобы всё это разглядеть повнимательнее. — медленно ответил я.

— Об этом я и говорю. Ты попросил меня рассказать то, что в принципе сейчас увидеть не сможешь, нет у тебя инструмента, который улавливал бы идеи столь высокого уровня. Как если я тебе сейчас дам книгу на китайском языке и скажу «читай», а ты не сможешь, будешь стоять и смотреть на неё. Чтобы прочитать, тебе придётся сначала выучить китайский язык.

— Я понял, Дара, давай перейдём к другим вопросам.

— Давай, какой вопрос следующий в твоём списке?

— Про счастье.

— То же самое Артём, счастье — понятие крайне сложное, имеющее в современном обществе очень упрощённую трактовку. Под счастьем сейчас понимается результат удовлетворения своих желаний: хотел кушать, покушал — счастлив, хотел спать, поспал — счастлив, и так далее. Желание — реализация — счастье. На самом деле словосчастье следует понимать как со-участие, если, рассматривать этимологию слова, как я её сейчас вижу. То есть когда становишься соучастным какому-то процессу, частью целого. А теперь подумай, частью какого процесса должна быть жизнь человека, чтобы он был на самом деле счастлив.

— Думаю, — начал я, — когда жизнь человека находится в русле концепции развития Вселенной…

— Вот именно, Артём, молодец! Человек счастлив, когда он является частью замысла Вселенной, и свою имманентно присущую ему свободу воли направляет на то, чтобы самостоятельно решить идти по направлению к Высшей Цели. — Дара сделала ударение на слове самостоятельно. — Более простое счастье можно усмотреть в том, что человек принимает участие в реализации какой-то идеи, когда является частью чего-то большего, и это большее он осознаёт, и понимает, что дополняет его до целого. — Дара замолчала ненадолго и затем продолжила: — многие люди ищут счастье в каких-то частностях, в чём-то конкретном. Например, в том, чтобы заниматься тем или иным делом, жить тем или иным способом, они пробуют сначала то, потом это, разочаровываются и затем говорят: «Счастья нет». Они не понимают, что счастье нужно искать в том, какое место они занимают и какую роль играют в целом, частью которого являются. В том, как они со-участвуют с единым процессом развития Вселенной. Всё остальное рано или поздно принесёт разочарование.

— Ничего себе, Дара. Ты так здорово говоришь про всё это. У меня как раз был вопрос, откуда ты всё это знаешь.

— Оттуда, Артём, что я ведьма.

— Что? — недоумённо спросил я, улыбаясь, как будто не веря собственным ушам.

— Ведьма, женщина, которая ведает, то есть знает и понимает. Не та злая колдунья из сказок, что тебе читали на ночь, а мудрая, знающая и опытная женщина, которая научилась всему путём длительного систематического анализа окружающей действительности, которая владеет магией, то есть не той примитивной формой магии, что ты видел в какой-нибудь фантастике, где взрываются огненные шары и прочее, а умеет видеть то, чего не видят другие, умеет глубже смотреть на вещи, видеть их суть, их связи, читать закономерности и предсказывать на их основе будущее, а всё это вместе называется умением читать язык жизненных обстоятельств. Я прошла долгий путь обучения, и до сих пор учусь.

— Вот значит как. А метлы у тебя нет? — попытался пошутить я.

— Нет, Артём, но если бы была, я непременно огрела бы тебя ею по затылку. — отшутилась Дара.

— Тебе доступны какие-то тайные знания, которые позволяют видеть то, чего не видят другие? — я снова стал серьёзным.

— Никаких тайных знаний не существует, Артём. Всё, что ты считаешь тайным, я читаю как открытую книгу, потому что знаю язык и умею читать, видеть, слушать, анализировать, синтезировать и делать выводы. А ты не видишь ничего, хотя всё это прямо перед тобой. Никто не прячет знания, всё лежит на поверхности. Бери и пользуйся.

— Ясно. — выдохнул я.

— Сомневаюсь. — задорно уколола Дара.

— Да, я это и имел в виду. Ясно, что мне пока не понять. — поспешил ответить я.

— Да, не понять. Вот ты, например, не счастлив, потому как не видишь ничего вокруг себя. Тебе постоянно чего-то не хватает, верно?

— Верно…

— Ты не видишь, что вокруг тебя полно табличек с надписями, куда идти за счастьем, оттого тыкаешься как слепой котёнок.

— Так, а что же мне, бросить всё теперь?

— Ты что, Артём, ни в коем случае! В том, что ты делаешь, ты должен отыскать пользу, найти правильный смысл и действовать в соответствии с этим смыслом. Вот, скажем, твоё увлечение спортом. Возьмем пока лёгкую атлетику. Для чего ты выступаешь на соревнованиях? — задала она вопрос, как бы предвидя ответ.

— Чтобы побеждать, научиться бегать быстрее или хотя бы приносить очки своей команде, если выступаю за факультет. Ставить новые для себя рекорды, двигаться выше.

— А какой смысл во всех этих рекордах, Артём? Какой толк, что очередной спринтер, например, установил рекорд в беге на 100 или 200 метров? Цена этой десятой доли секунды — годы тяжелейших нагрузок, которые не свойственны человеческому организму. Когда истинная цель спорта подменяется ложной — погоне за рекордами и желанием победить — начинается деградация, появляются допинги и другие специальные вещества, помогающие добиться нужного эффекта. У тебя неправильная мотивация, поэтому в таком качестве занятия спортом не принесут тебе счастья.

— А как же здоровый образ жизни, физкультура, чтобы заниматься этим, нужно ведь двигаться вперед? — возразил я.

— Конечно, нужно двигаться, но не ради рекордов и побед. Мотивация должна быть иной, более согласованной с Высшей Целью. Только так ты найдёшь то, что тебе на самом деле нужно. В соревнованиях, Артём, есть только один смысл, который однажды станет тебе очевидным, и ты, выжав максимум этого смысла, завершишь свою соревновательную карьеру. Смысл соревнований — тренировка устойчивости своей психики. Я заметила, что ты в целом умеешь себя контролировать, можешь проявить волю, подавить отвлекающие мысли, настроиться. Всё это ты умеешь благодаря своему участию в соревнованиях, не только в атлетике, но и в спортивном программировании, где концентрация внимания должна быть более продолжительной. Я ведь не ошибусь, если скажу, что олимпиада по программированию идёт 5 часов?

— Да, иногда 6 для тренировки.

— Так вот, на своих первых выступлениях в беге ты чувствовал мандраж, волнение, не мог настроиться на правильный ритм, проигрывал из-за того, что неверно распределял силы, сдавая на финише, отвлекался на тех, кто за тебя болел, не мог сконцентрироваться на себе, верно же?

— Верно. — я уже не удивлялся проницательности Дары.

— А сейчас у тебя получается всё лучше, ты можешь грамотно распределить силы на дистанции, догнав соперников у самого финиша, а перед стартом ты как бы свысока смотришь на тех, кто выходит на дорожку вместе с тобой, будто изучая, кто на что способен — и ты побеждал уже в этот самый момент. На самом деле я просто тебя видела недавно. Ты не выиграл соревнования, но победил в своём забеге. Сделал это уверенно и спокойно.

— Да, было дело. — я немного покраснел.

— Ну вот, ты тренируешь свою психику, не более того. Все эти рекорды тебе нужны только как вехи, по которым ты измеряешь свою успешность, так как других способов не знаешь. Тебе нужно постоянно сравнивать себя с другими, так как иных способов оценки своего состояния ты не видишь.

— И какие же это способы?

— А вот это ты поймёшь сам в своё время. Помнишь, я говорила про Меру? Когда ты почувствуешь, что мера твоего развития, основанная на сравнении себя с соперниками, достижении рекордов и победах на соревнованиях исчерпана, ты увидишь некоторый кризис, который выразится, скорее всего, в неспособности двигаться дальше подобным образом. Ты уже не сможешь бежать быстрее себя, а соревнования не смогут дать тебе чего-то нового, они станут тебе скучны и неинтересны, как рутина. Это будет означать, что нужен качественный переход на другой вид развития. Скорее всего, у тебя он выразится в уходе от тренера и переходе на собственный режим тренировок, по своему замыслу. Ты будешь сам знать, точнее чувствовать, что нужно твоему организму, чтобы быть в форме, быть здоровым. Ты увидишь то Лезвие, на котором уверенно сможешь удержаться, уже имея за плечами огромный к тому моменту опыт. Поэтому если ты сейчас бросишь спорт, ты совершишь ошибку, несмотря на то, что мотивация у тебя неправильная. Раз начал так, не бросай, а постепенно перенаправляй вектор целей в иное русло. Медленно и плавно, чтобы ничего не поломать.

— Наверное, то же самое ты скажешь мне по поводу моего обучения в университете, соревнований по программированию и всех остальных увлечений? — задал я вопрос, помолчав с полминуты.

— Да, Артём. Ты должен сам увидеть истинную ценность в том, что ты делаешь, и следовать этой ценности, наблюдая, даёт ли это тебе какое-то развитие, а когда развитие начнёт сильно замедляться, рассмотри варианты качественного перехода на иную форму деятельности, которая является продолжением старой, но с большим пониманием и смыслом, согласующимся с Высшей Целью. Спустя время, и это пойдёт на спад — ты снова увидишь впереди перспективу качественного перехода. И так далее.

— А всегда следует продолжать ту же деятельность в качественно ином исполнении?

— Нет. Бывает, что человек выбрал совершенно неправильный путь, с которого проще сойти совсем, чем пытаться проложить его иначе. Тогда он должен набраться смелости и решительным движением сойти с неверной дороги. Но тут есть опасность. Если человек не знает, что ему потом делать дальше, если, образно выражаясь, по краям неправильной дороги топкие болота, грозящие большими неприятностями, то лучше придумать что-то другое, чем бросать всё на полпути.

— Что, например? — продолжал спрашивать я.

— Пойти обратно или пойти дальше, пока не придёт понимание того, что можно сделать. Запомни, Артём, если нет совершенно никакой альтернативы неправильной деятельности, то лучше сразу её не бросать. Скажем, вот люди пьют и курят. Можно ли отнять у них это силой? Нельзя. Потому что у них нет альтернативы. Отбери у них сейчас алкоголь и табак, появится свободная энергия и время, которое они не будут знать, куда девать, начнут соваться, где их не просят, лезть туда, в чём не разбираются — и только наломают дров. Лучше пусть пьют и курят, но только при этом никому не мешают и не портят никому жизнь, то есть, например, будучи пьяными, вообще не выходят из дома, курят только вдали от нормальных людей — так от них вреда меньше. Нужна альтернатива. Например, дать каждому метлу, пусть подметает улицы… да много чего ещё можно делать, но ведь у нас нет политики, которая давала бы альтернативу пьянству, а сами люди недостаточно умны, чтобы самостоятельно принять правильное решение, поэтому я считаю, что просто так запрещать спиртное глупо. Нужно сначала показать человеку альтернативу, чтобы пустота в его голове чем-то заполнилась, тогда он сам перестанет пить и курить. И других отучит, дав им сначала ощутить альтернативный образ жизни. По той же причине нельзя сокращать рабочий день: люди хоть и говорят, что времени у них нет, но когда оно появляется, тратится совершенно бездарно. — Дара сделала небольшую паузу. — В любом случае, меру развития обогнать нельзя, от неё можно только отстать, что я и наблюдаю у тебя и почти у всех остальных людей. Ты можешь совершить слабый манёвр, надёжно и неторопливо развернувшись в нужную сторону, а можешь попытаться совершить сильный, наверняка кувырнувшись через голову, что надолго тебя полностью остановит или даже отбросит назад… Хотя порой это оправдано.

— Да уж, насколько далеки люди от понимания этих вещей, что ты рассказываешь. — рассудил я.

— Далеки, вот и приходится учить их. Но не всех, а только наиболее способных, вроде тебя.

— Комплимент?

— Как хочешь, так и думай. Тратить время на остальных сейчас нет смысла. Нас таких ведьм ещё очень мало, чтобы распыляться.

— То есть ты советуешь мне продолжать делать то, что я делаю? — задал я вопрос.

— Да, продолжай, но теперь с другой мерой понимания, наделяя правильным смыслом то, что ты делаешь, выжимая из этого максимум пользы, постепенно поворачивая в нужную сторону, не поддаваясь слабостям и соблазнам.

— А если не хватит силы воли?

— Опять глупости, Артём. — возразила Дара. — Люди придумывают эти сказки про силу воли и прочее, чтобы оправдать свою несостоятельность. На самом деле каждый человек сам решает. — она сделала ударение на слове сам. — Сам решает, хватит ему силы или нет. Если решит, что он справится, значит справится, а если решит сдаться на полпути, значит так и поступит. Это будет его выбор, и сила воли тут ни при чём, это миф. Есть, конечно, некое свойство, которое выражает готовность человека действовать, его обычно и называют волей, однако оно не определяет, а всего лишь отражает свойства личности. Определяет эти свойства сам человек. Если он умеет мыслить, конечно.

Мы продолжали гулять по парку. Слова Дары глубоко зацепили меня, дали мне импульс, желание развиваться, двигаться, постепенно уходя от бесполезного прожигания жизни к существованию всё более правильному и полезному. Но куда идти, я не знал.

— Так как же определить, верной ли идёшь дорогой, как вообще выбрать верный путь? — задал я наиболее важные вопросы.

— Ты опять невнимателен, — с укором посмотрела на меня Дара, — я ответила на эти вопросы только что. Научись слушать, читать, видеть окружающий мир глубже, и он сам скажет тебе всё, что ты хочешь знать. Если Вселенной, или Богу, правильно задать вопрос, то он никогда не останется без ответа, только ответ этот нужно вовремя распознать и правильно понять. А этому нужно учиться… вспомни наш разговор про красоту и искусство, язык жизненных обстоятельств и меру. Вспоминай его почаще.

Поговорив на другие малозначащие темы, мы начали прощаться. Вдруг я неожиданно подумал об одной вещи:

— Дара, если ты историк, то наверняка ведь знала про узелковое письмо, про которое я тебе рассказывал. Но сделала вид, что не знаешь.

— Конечно знала, Артём, — с улыбкой ответила Дара, — история кровавого узла мне была известна, но про остальные узлы я не знала, честное слово! Мне было интересно слушать, как именно ты рассказываешь. Ты делаешь это очень увлеченно, будто твоё призвание — рассказывать, показывать, объяснять, одним словом, обучать. Ты просто пока не видишь, но зато это хорошо вижу я, что твой путь лежит через преподавание.

— Наверное, придётся тебе поверить. — подумав, сказал я.

— Решай сам, в конце концов, это твоя жизнь. — спокойно и безразлично ответила Дара, но затем более ободряюще продолжила: — Но мне понравилось, что ты заметил эту мелочь, Артём, это говорит о том, что твое сознание начинает работать чуть лучше. Действительно, нужно обращать внимание на, казалось бы, ничего не значащие мелочи, так как их совокупность, в конечном итоге, может дать полную картину. Ты заметил это, когда-нибудь заметишь и остальное.

Мы попрощались окончательно и разошлись по домам.

Я пытался вспомнить, какие ещё задания давала мне Дара, что я непременно должен выполнить в ближайшие несколько дней. Ничего не приходило в голову. Наверное, задания были как-то зашифрованы или, скорее даже, просто следовали из наших разговоров. Скажем, она выразила своё мнение про алкоголь, назвав его употребление глупостью, значило ли это, что нужно бросить пить? А сегодня она сказала, что бросать нет смысла, пока не появится альтернатива. То есть что я тогда буду делать вместо алкогольных посиделок… непонятно. И таких заданий, наверное, было ещё очень много.

—   IX  —

Время шло, пролетела ещё пара дней, я всё соображал, что же мне делать. Я пытался вспомнить некоторые наши с Дарой разговоры, но никаких прямых указаний там не увидел. Ничего не придумав, я решил пригласить Дару на очередную встречу, признавшись, что хочу просто поговорить, о чём придётся. Встреча эта состоялась на конечной остановке троллейбуса номер 1, что на Ключевой. Оттуда я повёл Дару на пляж небольшого посёлка Сайнаволок.

— Как распределить усилия, чтобы и работа делалась, и отдыхать можно было достаточно? — спросил я, когда мы уже сидели на каком-то бревне, находящемся здесь, на пляже, как раз для этой цели.

— Здесь снова нужно чувствовать меру, чтобы вовремя переключаться от одного вида деятельности к другому. Вот у тебя, например, в основном, сидячая работа, но ты занимаешься спортом, что превосходно компенсирует физическую пассивность. Однако ты должен понимать, что интеллект нагружен и тогда, когда ты выполняешь тренировку, просто нагрузка другая, другого характера. Ты занимаешься музыкой — дополнительная компенсация первым двум увлечениям. Но и здесь интеллект тоже работает. Можно ещё читать, делать что-то руками. Короче говоря, смена деятельности — отдых. А мозг, как и все остальные органы, работает всегда, нужно просто уметь переключать его, добиваясь баланса в нагрузке. При этом, занимаясь каким-то делом с удовольствием, нужно следить, чтобы не утомиться от этого самого удовольствия, знать меру. Неужели это для тебя новость, Артём?

— Да нет, я подумал, что здесь тоже есть какой-то секрет, о котором я пока не знаю.

— Для тебя может и есть. Например, ты, скорее всего, не знаешь, почему взлёты в работе часто сменяются падениями, а потом снова взлётами. Почему что-то полезное хочется сделать лишь поздно вечером, когда уже пора ложиться спать, или в тот момент, когда заниматься этим уже некогда.

— Не знаю. — кивнул я.

— Ну так и не узнаешь, если не задумаешься. Ты же давно это заметил, но до сих пор не понимаешь, почему так происходит. Думай глубже, и истина откроется тебе. Потом ты поймешь, что можно работать по 14 часов в сутки и не уставать. Работать не в смысле сидеть на одной работе, а заниматься разными полезными вещами, при этом основную работу, что многие люди делают по 8 часов в день, ты будешь успевать делать за 2–3.

— Это лень. Она то появляется, то снова проходит. Так ведь? — я сделал предположение.

— Нет, не поэтому, ты вообще знаешь, что такое лень?

— А кто не знает? — удивился я вопросу. — Лень — это когда не хочется ничего делать.

— Нет, Артём. Это весьма типичное заблуждение людей, мыслящих поверхностно. — поучительно сообщила Дара. — Я опасаюсь сейчас исследовать историю происхождения слова, на этот счёт есть разные мнения, но могу поделиться наблюдениями. В своей жизни человек часто вынужден делать такие вещи, которые не несут смысла, а делаются только для формальности или которые могут быть сделаны совершенно иначе, более правильно, но по какой-либо причине человек вынужден делать их каким-то глупым способом, тратя время. Так вот, эта работа лишняя, она не приносит пользы никому. Человек может смутно-интуитивно или даже ясно осознавать всю бессмысленность какого-то дела, понимать то, что оно является лишним. И ему становится лень это делать. Лень — это когда ты не делаешь ничего лишнего. Только такое определение очень опасно давать современным людям, которые не умеют отличать лишнее от необходимого.

— А как же тогда быть в ситуации, в которой человек, например, должен приготовить себе покушать, но ему не хочется идти в магазин, потом готовить, а потом мыть посуду? Это же лень? Но разве правильно кушать — это лишнее? — попытался я поспорить с Дарой.

— Так я и сказала, что современным людям нельзя об этом говорить, они всё сразу поставят с ног на голову. Ты не видишь связей с другими обстоятельствами, поэтому говоришь ерунду. В нашем обществе, в сложившейся системе отношений действительно стала лишней эта каждодневная процедура покупки продуктов, готовки и мытья посуды, она порой отнимает несколько часов в день. Люди живут иначе, чем раньше, и нет никакого смысла тратить на еду столько времени. Несомненно, что в процессе готовки и трапезы можно отвлечься мыслями от другой работы, например, подумать о планах на будущее, проанализировать прошлое. Но делать столько работы только ради того, чтобы вкусно и полезно поесть — это лишнее. В нашей системе отношений приходится делать множество лишних движений из-за её несовершенства: правильно выбирать продукты из множества вредных, некачественных или просроченных товаров, правильно все это приготовить, отмыть гору посуды. Всё это совершенно лишнее — этого не должно быть в правильно устроенном обществе. Если пофантазировать, то один из вариантов приёма пищи — когда качественная еда автоматически доставляется тебе домой, причём либо в одноразовой и перерабатываемой посуде, либо в съедобной обёртке. При это никто не мешает тебе время от времени по своему желанию готовить что-то и самому. Например, на природе с друзьями, обсуждая с ними некоторые полезные вещи, думая о будущем, строя планы. Ещё раз говорю, что лень — это состояние, когда ты понимаешь, что должен делать, или уже делаешь лишнее, но делать этого не хочешь, и это правильно. Но понять, что же именно ты делаешь лишнего, а что является необходимым — невозможно для человека, который не умеет глубоко задумываться и видеть сложные неочевидные связи между объектами. Тем более невозможно ему будет отличить свою лень от разгильдяйства. Поэтому лучше неподготовленному человеку про такое понимание лени не говори, для него это тут же станет обоснованием и оправданием своей беспомощности и глупости… Так что, Артём, взлёты и падения в работе происходят по другой причине, думай глубже. — заключила девушка.

— А как вообще научиться думать глубже? — спросил я, заметив, что Дара постоянно напоминает об этом.

— Ну, общих рецептов нет… — задумываясь, начала Дара. — Давай сыграем в игру. Я называю слово, а ты мне говоришь, что приходит на ум, если пытаться рассуждать над этим словом. — вдруг весело предложила она.

— Давай. — с интересом согласился я.

— Слово восход.

— Хм, восход… — начал я, — красное небо, ракета, часы…

— Нет, Артём, — перебила Дара, — говори не ассоциации, а целую мысль.

— Целую мысль?.. Восход в Карелии начинается в разное время, это связано с особенностями наклона оси вращения планеты по отношению к эклиптике и тем обстоятельством, что Карелия находится на северном полушарии…

— Опять не то, ты говоришь общеизвестные вещи, а попробуй что-то придумать, пусть даже не новое для меня, но новое для тебя самого.

— Хм… Свет Солнца на восходе, особенно весной, когда восход начинается достаточно поздно, придаёт улицам города необычный красноватый оттенок. Непривычный свет делает живой, уже проснувшийся город каким-то неживым, но в то же время реальным. Необычность эта происходит оттого, что мы привыкли встречать восход рано, когда на улицах никого нет, а утром Солнце уже светит вовсю. Зимой мы восхода не замечаем, так как выглядит он невзрачно. И только весной, когда восход яркими красками застаёт нас в разгар утренней суеты… — пока я говорил, Дара одобряюще кивала, что придавало мне уверенности. — … нам кажется, будто сейчас все ещё должны спать, но по какой-то причине оказались на улице. — Закончил я.

— Неплохо, но ты пытаешься описать только свои ощущения, свяжи их окружающей реальностью, затем с другими своими впечатлениями и переживаниями. Что ты видишь в этом восходе, чего не видят, скорее всего, другие? И не бойся сказать глупость.

— Особый цвет делает город похожим на древние развалины, вроде египетских. Куда делись эти великие цивилизации древности: Египетская, Греческая, Римская? Несомненно, это же самое Солнце всходило когда-то над ними, что-то им подсказывая. А теперь мы… О чем говорит нам этот восход? О чем хочет предупредить? Он как будто спрашивает: «куда вы идёте?», предупреждает: «остановитесь и подумайте!» и просит: «не повторяйте ошибок прошлого…» Необычное красноватое свечение располагает к тому, чтобы посмотреть на мир немного иначе, непривычным для нас образом, а люди всё равно идут и не замечают, что Древние как будто говорят с нами в этот короткий момент, буквально кричат нам что-то, но остаются неуслышанными. Солнце продолжает своё циклическое движение, пока на Земле одна цивилизация сменяет другую, а её сменяет третья. В ней вся наша жизнь, а для Солнца — всего лишь мгновение. Мы принимаем сложные решения, продумываем действия, строим планы, но — миг! — и всё это исчезает, оставив о себе память в лучах необычно красного света, а через несколько тысяч лет кто-то ещё посмотрит на восход, и спросит: «куда делась та цивилизация? Что с ней случилось?»

— Вот, Артём, очень хорошо для первого раза. — восхитилась Дара. — Конечно, чрезмерная художественная насыщенность в ущерб содержанию — не самый хороший литературный приём, но ты старался, я вижу. В будущем попробуй наделять слова мерой, придавать им реальный смысл, а не использовать только лишь для украшения текста.

— Хорошо. — удивился я, не ожидая похвалы.

Мы посидели немного молча, глядя на воду.

— Теперь следующее слово, — сказала Дара и задумалась ненадолго, потом произнесла: — земляника.

— Земляника… — начала я, — красная ягодка в зелёной траве. Существует теория, в рамках которой считается, что есть цвета, хорошо сочетаемые друг с другом, а есть цвета, которые сочетаются плохо. Например, красный и зелёный хорошо сочетаются с чёрным, но между собой они не сочетаются. Ерунда. Люди, утверждающие подобную глупость, никогда не видели, как растёт земляника, или клубника, они вообще редко бывают на природе, которая наглядным примером показывает, что несочетаемых цветов в принципе не бывает. Бывает только то, что в какой-то конкретной ситуации один цвет гармонирует с другим, а бывает, что мешает ему, доминируя и вытесняя. Но в это же время дисгармония может быть частью сюжета, специальным приёмом, с помощью которого автор хотел что-то показать, а тут приходит сторонник теории сочетаемости и, не увидев смысла, говорит: «эти цвета нельзя располагать рядом». Глупости. Все цвета сочетаются со всеми, нужно только знать где и когда, знать меру их сочетаемости и уметь её использовать. Все сочетания имеют смысл, но не все люди могут его уловить.

— Ну, Артём, видишь? У тебя получается. — Дара обрадовалась. — Пока не очень глубоко, но ты видишь больше других людей, я по своему опыту говорю. Хотя эту твою мысль я уже где-то слышала раньше, но похвально, что ты стараешься широко охватить сюжет, рассматривая проблему с неочевидных сторон. Это хорошее направление мысли. Старайся — и всё получится!

Я задумался: «Вот, значит, что такое глубже. Стараться увидеть связи там, где их, казалось бы, нет вовсе. Соединить вещи, которые раньше соединять не приходило в голову. При этом, нужно обязательно заботиться о связи размышлений с реальностью. Возможно, тренируясь дальше, я начну видеть глубокие закономерности в обстоятельствах собственной жизни… кто знает, но попробовать однозначно следует».

— Итак, Артём, на самом деле это игра для детей, с её помощью они учатся лучше видеть общее между различными объектами и разницу в объектах похожих. — Сказала Дара, и, помолчав немного, продолжила:

— Более сложный вариант Игры выглядит совершенно иначе. Представь себе, что ты дома, у тебя есть карандаш и бумага. Послушай музыкальное произведение, что-нибудь классическое для начала. Затем подумай, и изобрази на бумаге символ, который, по твоему мнению, наиболее точно отражает смысл, сюжет, настроение или ещё какое-либо свойство прослушанной тобой композиции или её части. Ты можешь дополнить идею автора, можешь подчеркнуть наиболее понравившийся тебе момент, поспорить с чем-то и так далее. Возможно, это будет не один символ, а несколько, они будут связаны в определённом порядке, образуя некую цельную картину. Возможно, что эта картина лишь у тебя будет вызывать нужные ассоциации, а другой человек не поймёт вложенного тобой смысла. Но ты как раз должен попытаться сделать всё так, чтобы твою мысль поняли другие люди. — Дара начала говорить медленнее, как бы добавляя загадочности в описываемую Игру. — Ещё один вариант: выбрать заранее некоторое множество объектов и сделать то же самое, но уже путём расположения этих объектов на своём столе, а не изображением символов на бумаге. Не обязательно брать за основу музыкальное произведение, в самом общем случае, можно взять совершенно любую идею, мысль, информацию, да что угодно. Можно сделать и наоборот: посмотреть на картину и сыграть музыку, которая каким-либо образом связана с этой картиной. Общий смысл Игры — обнаружить и передать понятным образом гармонию, процесс развития, Меру или замысел Вселенной в некоторой частности, возможно также показать при этом связи этого наблюдения и частности с чем-то более цельным и объемлющим.

— Неужели это возможно? — удивился я. — Взять любую идею и передать её смысл путём расположения объектов определённым образом или изображением символа…

— Возможно. — ответила Дара. — Только для этого нужно уметь видеть невероятно большое количество смысла в окружающих вещах, видеть их связи и зависимости, знать их историю и назначения, чувствовать то, как те или иные символы воспринимаются человеком, воспитанным в определённой культуре, и многое другое. Гораздо проще сыграть в эту Игру, оперируя уже известными символами по определённым правилам, но никто не мешает придумывать свои, новые символы, схемы, сочетания, правила и вообще всё. Но твои выдумки должны быть так согласованы с реальностью, чтобы их можно было, пусть и приложив изрядное усилие, вполне однозначно трактовать.

— Все равно совершенно не представляю, как можно взаимным расположением объектов или произвольными линиями на бумаге передать смысл музыкального произведения, всю гамму эмоций, ощущений, настроения и прочие его свойства.

— Я же сказала, Артём, нужно понимать суть вещей. Нужно глубоко понимать окружающую реальность. Я тебе уже говорила, что искусство как раз учит подобным вещам. Правда, не только оно одно. Ведь что есть картина? Автор расположил особым образом краски на холсте. Что есть музыка? Автор в определённом порядке во времени расположил звуки разной высоты, силы, тембра, длительности и так далее. Что есть танец? Последовательность движений разного характера. Это всё разновидность той же Игры. Порядок, свойства объектов и связи между ними определяют суть, идею, мысль. Мы же читаем всё это в том, что нас окружает, видим смысл в том, что происходит вокруг нас, но никто не мешает нам точно также создавать свои композиции, закладывая в них определённый смысл. А буквы, Артём, слова — это та же самая Игра. Есть 33 буквы, есть правила, которые определяют смысл в их порядке. Люди же могут передать смысл буквами, с этим ты не споришь? Это же у них получается? А в чём принципиальная разница, передать тот же смысл, расположив особым образом другие объекты?

— Не спорю, — ответил я, — но разница здесь в том, что в нашей речи есть определённые правила. А в том, как водить карандашом по бумаге, общепринятых правил нет.

— Нет, — согласилась Дара, — но, во-первых, они же как-то появились; во-вторых, правила тоже можно закодировать вместе с остальным смыслом; в-третьих, у искусства таких общепринятых правил нет, но его (иногда) как-то понимают; в-четвёртых, даже зная правила русского языка, почти все люди всё равно не умеют слушать, читать и писать. Так что дело не в правилах, а в умении видеть. Мы опять приходим к роли искусства в жизни людей — оно учит читать иписать. Не только буквы. Понимаешь, Артём, и естественный язык, и художественное творчество, и динамические виды искусства — все это разновидности одной и то же Игры, что я описала выше.

— Игры, где нужно расположить объекты, изобразить символы, связав их между собой или сделать определённое движение, передав всем этим информацию? — уточнил я.

— Именно. Просто в нашей культуре закрепились одни виды этой Игры, а могли быть и другие. Наиболее понятной формой Игры является устная и письменная речь. Менее понятной — разные виды искусства. Есть ещё более сложные формы, но ты их не видишь. И не увидишь пока. Они окружают тебя повсюду: в виде событий, которые с тобой происходят, обстоятельств, в которых ты оказываешься, объектов, которые видишь вокруг себя…

— Язык жизненных обстоятельств. — коротко отрезал я.

— Точно. — остановилась на этом Дара, видя, что я уловил смысл Игры.

— Ты хочешь сказать, что эта Игра является обобщением понятию искусства? — спросил я.

— Ещё шире, Артём. Наше искусство — одна из форм Игры. Разные методы познания и передачи знаний — тоже разновидность Игры. Соответственно, вся наука в целом и любая её область в частности — тоже Игра. У неё множество проявлений. Теоретически, ею можно выразить всю духовную сущность Вселенной. Знаешь, ты всё равно сейчас вряд ли понял всю глубину моей мысли, так как даже детский вариант Игры для тебя пока слишком сложен, но советую прочитать, не сейчас, а через несколько лет, роман Германа Гессе Игра в бисер.

— Почему через несколько лет? — недоумённо спросил я.

— Потому что если ты прочитаешь его сейчас, то будет то же самое, что с Лезвием бритвы. — коротко ответила Дара, затем продолжила: — Гессе тоже пишет об Игре, но несколько иначе, чем говорю я, подходя совсем с другой стороны. Но его взгляд непременно заслуживает внимания. Вообще, Игрой я это называю только из-за упомянутого романа. Раз Гессе уже дал такое имя этой философии, то почему бы не воспользоваться предложенной терминологией.

— Невероятно, Дара. Всё это просто не укладывается в голове. — поделился я своим ощущением с девушкой.

Дара не ответила, а посмотрела на меня, снисходительно улыбнувшись, как будто намекая, что мне ещё многое предстоит узнать и, сочувствуя мне, уже зная, каким трудным будет этот путь познания. Мы сидели молча и смотрели на воду. Я пребывал в приподнятом расположении духа, настолько заинтересовала меня новая информация, новые идеи и всё то, что рассказывала сейчас Дара.

— Знаешь, Дара, у меня возникло желание сделать что-то необычное, как-то изменить свою жизнь. — сообщил я, поддавшись подъёму настроения.

— Знаю, порой такие желания возникают у людей, которым что-то надоело, но они толком не знают, что именно, — отвечала Дара, — при этом основная проблема таких людей как раз заключается в этом незнании, поэтому они просто начинают делать какие-то необычные вещи, которых раньше не делали, поддавшись эмоциональному импульсу, даже не разобравшись, чего им на самом деле нужно.

— Какие, например? — мне стало интересно.

— Скажем, изменить свой стиль: покрасить волосы, укоротить стрижку, поменять гардероб — это если говорить о девушках. Более сложные варианты: уехать жить в другой город или даже страну, купить себе необычную вещь и так далее. Знаешь, Артём, глупость таких людей состоит в том, что они пытаются сменить форму, а не содержание. Внутри себя эти люди останутся точно такими же, как были. Нельзя начать новую жизнь с понедельника. Если само отношение человека к своей жизни не поменялось, будет только хуже. Опять мы приходим к тому, что лучше ничего не трогать, когда нет альтернативы. Поменяв обёртку, начинка останется прежней, и даже в новом качестве человек всё равно столкнётся с теми же самыми проблемами. От себя не убежишь, Артём. Никак. Совсем. Можно только поменяться внутренне, а уже исходя из внутренних изменений, когда привыкнешь к ним, подбирать изменения внешние.

— Получается, что все люди, которые бегут от проблем, рутины, скуки и прочих обыденных вещей путём внешних изменений, на самом деле только роют себе яму?

— Да, именно так, они тратят ресурсы и энергию на глупости, вместо того, чтобы потратить их на поиск истинной проблемы. Но людям нравится себя обманывать, это проще, и им кажется, что обман не будет раскрыт. Они будут с недоумением сокрушаться по поводу того, что у них всё плохо и ничего не получается, тогда как истинная причина в том, что у них не было желания разбираться, когда была возможность.

— Люди всегда так делают — идут по самому простому пути, не замечая, что впереди тупик. — задумчиво сказал я.

— Да, и это проявляется во всём. Понаблюдай за людьми. Они всегда выбирают наиболее очевидное решение: чего-то не хватает — значит надо найти или купить, заболел — сразу лекарства и попытки снять симптомы болезни, не получается что-то — бросить это. Причём такого рода очевидные решения могут иметь более или менее простые формы реализации. Но человек вряд ли будет думать иначе: чего-то не хватает — понять, почему не хватает, и на самом ли деле это важно, чем вызвано чувство нехватки, и есть ли альтернативный вариант, заболел — понять причину болезни, устранить её, сделать для себя выводы, продумать, как больше не попадать в подобную ситуацию, а потом подобрать правильную форму лечения, возможно, обратившись к врачу, не получается что-то — глубже понять проблему, найти причину неудач, попытаться устранить причину, отыскать альтернативные подходы или вообще выбрать другой путь достижения цели. Такая схема, что я привела лишь для примера, но никак не для того, чтобы ей постоянно следовать, очень сложна, человеку проще по двадцать раз делать одну и ту же глупость в течении длительного времени, чем единожды подумать подольше, поразбираться получше, и больше не наступать никогда на эти грабли. Но, к сожалению, современные люди не умеют задумываться даже на 5 минут. Всё, что больше — уже выше их сил. И я не преувеличиваю.

— Преувеличиваешь, я могу сидеть за задачами часами и не отвлекаться.

— Разве? Ты думаешь, что не отвлекаешься, на самом деле отвлекаешься постоянно. Давай я дам тебе простой тест, который ты сделаешь дома. Выполнив, а точнее, не выполнив его, ты поймёшь, о чём я говорю.

— Ну давай. — заинтересованно согласился я.

— Нужно досчитать до 100, проговаривая про себя каждое число: один, два, …, девяносто девять, сто. Все слова нужно произносить мысленно, но чётко и внятно. При этом нельзя ни разу подумать о чём-то другом, кроме этих чисел. Нельзя представить себе ни одного объекта, который не был бы числами, что ты считаешь. Можешь максимум, представлять себе числовой ряд, несколько следующих и предыдущих чисел, но ничего другого в голове быть не должно. Если вдруг отвлечёшься, на что угодно: на удар сердца, на звук с улицы, на свой вдох или выдох, или даже на тишину вокруг, — нужно начать сначала.

— Попробую. Не вижу ничего сложного. — сказал я, даже не представляя, как ошибаюсь.

— Потом сообщи, что получилось. — весело ответила Дара.

Мы помолчали немного, а затем я решил задать вопрос, которого немного стеснялся.

— Дара, а почему ты такая загадочная? Ты мало что говоришь о себе, тебя интересуют путешествия к другим звёздам, это было хорошо видно, пока мы обсуждали подобные темы. Мне кажется, есть вещи, которые ты не хочешь говорить, поскольку они секретны. Но что может быть такого секретного?

— Забавный вопрос, Артём. Не говорю, значит не считаю нужным, но не потому, что скрываю или это представляет собой секрет, а потому, что не вижу в этом смысла. Это не приблизит меня к цели, которую я преследую, общаясь с тобой, а тебя только загрузит ненужной тебе сейчас информацией. Если я, скажем, буду говорить тебе о своих археологических экспедициях, о том, какие гипотезы есть в отношении существовавших ранее высокоразвитых цивилизаций, о том, откуда взялись и куда делись эти цивилизации, о том, что предположительно контакты с внеземными цивилизациями уже происходили в истории, вряд ли тебе это поможет разобраться с тем грузом задач, которые ты пока даже не можешь полностью увидеть. Я считаю, что тебе сейчас нужно думать о других вещах, а разберёшься с ними, будешь готов к знаниям другого характера.

— Ладно. — обреченно вздохнул я, поняв, что мне дадут знать только то, что позволено.

Наша встреча в тот день закончилась небольшим разговором о ценностях современных людей. Я спросил, почему люди живут так, как живут, хотя очевидно, что жить можно совершенно иначе. Дара как обычно грамотно расставила всё на свои места, пояснив на понятных примерах, в чём на самом деле состоит проблема современного общества, и как можно было бы её решить. Разумеется, из этого объяснения я тогда не понял почти ничего. Дара ответила, что пойму, когда начну преподавать, а со временем даже учить других людей жизни.

— Ты всё поймёшь, когда попытаешься обучить десяток-другой наиболее способных в твоём окружении людей правильным ценностям. — повторила Дара. — Тогда сам увидишь, каковы на самом деле масштабы проблемы.

Провожая Дару обратно, где мы встретились, мы снова говорили о чём-то несущественном, но в конце я спросил:

— Скажи честно, Дара, была ли наша первая встреча ранним утром на Набережной случайностью?

— Нет, Артём, конечно эта встреча не была случайностью. — загадочно улыбнулась Дара.

Мы разошлись. Придя домой, я продолжил думать над тем, что ещё мне нужно сделать, чтобы выполнить это задание, или хотя бы понять его. Пролетели несколько дней, в течение которых я возвращался к разговорам с Дарой, смотрел её письма, но ровным счётом ничего не приходило на ум, разве только осознание того, что мне нужно в значительной степени изменить своё отношение к реальности, думать глубже над окружающими процессами и явлениями, стараться объяснять себе причины тех или иных своих поступков, решений, действий. Научиться читать язык жизненных обстоятельств. Но я не могу научиться этому за несколько дней, что были даны мне Дарой.

Мне необходимо было понять, в чём заключается существенная, фундаментальная разница между её и моим способом мышления. Казалось, что я на секунду почувствовал эту разницу в нашу последнюю встречу и ощутил всю глубину пропасти, разделявшей её и моё мировоззрение, но, испугавшись этой глубины и отвернувшись на мгновение, я снова потерял её из виду. Я испугался, что у меня может не получиться проделать всю ту работу, что необходима для достижения должного уровня развития, испугался даже увидеть объём этой работы, боялся, что уже поздно что-либо менять в своей жизни, что начинать нужно было гораздо раньше, а теперь придётся ломать уже сложившуюся и ставшую привычной поверхностную систему представлений. Было страшно представить, что будет, если отказаться от многих вещей. Стало казаться, что лишь поверхностного ознакомления с новой и необычной для меня системой ценностей, о которой говорила Дара, будет достаточно, можно просто знать об этой системе, стараться следовать ей, где получится, но в целом продолжать жить по-старому…

Собрав все эти рассуждения воедино, я написал их Даре по электронной почте. И стал ждать ответа.

—   X   —

Через пару часов пришёл ответ. Дара приглашала встретиться, когда у меня будет время. Она собиралась сообщить о результатах выполнения мною задания. Я удивился: «Неужели выполнил?» — и сразу перезвонил Даре, говоря, что свободен прямо сейчас. Выбирая место, Дара настояла на том, чтобы встреча состоялась в парке ОТЗ, неподалёку от волейбольных площадок, где мы когда-то гуляли впервые.

Это был приятный летний вечер, каких ещё много было в тот год. Солнце ненастойчиво светило и грело, но погода не была жаркой. Подходя к месту встречи, я заметил, что Дара уже ждёт меня, сидя на скамейке. Она была одета в какой-то новый для меня спортивный костюм, более подходящий для бега, чем тот, что я впервые увидел на ней во времяслучайной встречи. Штаны были более узкими и больше сужались у подъёма стопы, куртка была свободной, но тоже достаточно узкой, чтобы рукава не цеплялись за неё при беге, а сама куртка не раздувалась. Прекрасное лицо Дары было задумчивым, она смотрела в одну точку и о чём-то с грустью размышляла. Волосы девушки были заплетены в две косы, оканчивающиеся голубыми бантиками. Я вспомнил, как она сказала как-то: «однажды я заплету их снова». Девушка улыбнулась, увидев меня, когда я подходил. Я сел рядом, а Дара начала говорить:

— Знаешь, Артём, я на самом деле не ставлю оценок, для меня они не имеют никакого смысла, но сейчас я сделаю это для тебя. Оценка, которую я тебе поставила за выполнение моего задания, на самом деле нужна тебе, чтобы ты в будущем смог сделать для себя некоторые выводы. — Дара говорила спокойно и сдержанно, но в то же время мягко и успокаивающе. — Я внимательно наблюдала за тем, как ты действуешь и думаю, что ты вполне заслуживаешь достаточно высокой оценки — четыре с минусом. Я поколебалась поставить тройку, видя, что ты старался в последнее время, и к каким выводам пришёл в своём последнем письме, но до чистой четвёрки ты не доработал. Пусть за ней будет длинный такой минус.

Я помолчал, изучающе посмотрев на Дару, и сказал:

— Спасибо, что потратила на меня время.

— Тебе спасибо, Артём, я тоже научилась у тебя чему-то. — неожиданно для меня ответила Дара.

— Разве? По-моему я тебя только шнурки научил завязывать. — удивился я в ответ, смущённо улыбаясь.

— Нет же, Артём, — сказала она, смеясь, — тут дело в другом. — Дара снова стала серьёзной. — Работая с тобой, я постоянно находилась в поиске того, как и в каком виде подавать тебе информацию. Какого рода информация это должна быть, чтобы ты понял то, что мне нужно. Я искала и находила решения, это заставляло меня постоянно думать, а некоторые твои, пусть небольшие, успехи придавали сил и мотивации. Я чувствовала, что работаю не зря, и до сих пор уверена, что ты рано или поздно усвоишь этот материал. В процессе этой работы я получила новый опыт. Вот за это и благодарю. Кроме того, с тобой приятно общаться, ты значительно опережаешь своих сверстников по многим параметрам, хотя и сильно отстаёшь в развитии от того, что я считаю нормой. С тобой я жила почти полной жизнью, насколько это возможно с другом, и была даже в некоторой степени счастлива.

Мы молча смотрели друг на друга, Дара взяла меня за руку, я не сопротивлялся. Её прикосновение было приятным и мягким, а руки были тёплыми. При этом у меня совершенно не было ощущения неловкости или стеснения. В тот момент я отчётливо понимал, что это прикосновение имеет исключительно дружеский характер.

— Артём, — обратилась ко мне Дара, — я оставила тебе много небольших задач, которые ты рано или поздно решишь. Они помогут тебе быстрее самому дойти до понимания важных вещей, без которых ты вряд ли сможешь двигаться дальше. Эти задачи ты будешь выполнять ещё несколько лет, но это не страшно. Меру развития ты не обгонишь и выше головы, как говорится, не прыгнешь. Я оставила тебе всё необходимое для того, чтобы ты выбрал правильную дорогу в своей жизни.

Дара помолчала, глядя на меня своим загадочным и глубоким взглядом, словно опять постарев на несколько десятков лет. Мудрые глаза смотрели ласково и грустно, но с доброй улыбкой. Девушка отпустила мою руку и начала медленно расплетать свои косы.

— Дальше, Артём, ты должен двигаться без меня. Возможно, ты сейчас не понимаешь, почему я так решила, но просто поверь, что так будет лучше для общего дела. Придёт время, и эта загадка откроется перед тобой. — медленно, будто нехотя, говорила девушка.

Я молча слушал, а Дара продолжала:

— Тебе ещё многое предстоит сделать в своей жизни. Каждый человек становится и является человеком благодаря культуре. Каждый может жить и радоваться жизни благодаря культуре. Наша культура прошла длительный эволюционный путь, развиваясь стараниями огромного количества людей на протяжении многих десятков и даже сотен тысяч лет. Твои знания, способности, возможности, перспективы — всё это, если можно так выразиться, не принадлежит полностью тебе, этим всем ты обязан длительному историческому процессу, все это есть у тебя благодаря культуре. Нельзя только брать, нужно уметь отдавать, чтобы процесс развития не остановился. Если развитие остановится или пойдёт по неверному пути, то цивилизация погибнет, и все усилия окажутся напрасными. Значительная часть людей не понимает этого, и живёт, только забирая и пользуясь плодами трудов предшественников, неотвратимо приближая наш мир к скорому кризису отношений. Поэтому надеяться приходится лишь на некоторых людей, способных изменить сложившуюся систему отношений, но этим людям нужно сначала показать проблему, показать так, чтобы они её увидели. Ты можешь потратить всё на себя, Артём, а можешь сделать счастливыми множество людей, помогая и показывая им правильный путь.

Дара закончила расплетать косы. Она стянула волосы в хвост, обхватив их резинкой, затем достала из кармана длинную белую веревку, толщиной приблизительно миллиметра в два. На веревке были завязаны узелки разной формы.

— Это тебе, Артём. — Дара вручила мне верёвку.

Я молча взял, догадавшись, что здесь зашифровано послание, разгадать которое мне нужно будет позже.

Дара встала, я тоже встал вместе с ней. Мы стояли друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза. Кожа вокруг глаз девушки стала красной, глаза заблестели от влаги, но всё же она не плакала. Дара прощальным жестом положила мне руку на плечо, затем отпустила его и повернулась, чтобы уйти. Сначала она шла спокойно, а через несколько шагов вдруг побежала… сначала медленно, но затем, ускоряясь, очень быстро набрала приличную скорость.

Я изумился: Дара бежала идеально, как будто тренировалась уже очень давно, она правильно выносила вперёд ногу, грамотно ставила её на переднюю часть стопы, толчковая нога полностью выпрямлялась при отталкивании, руки были согнуты ровно настолько, чтобы при движении в точности компенсировать инерцию ног при возврате, спина была выпрямленной, голова смотрела прямо. Одним словом, она бежала, демонстрируя совершенный по технике исполнения стайерский бег. Мягко ступая, Дара будто летела над землёй.

Пробежав так несколько секунд, она, не оборачиваясь, выставила вбок правую руку, согнутую в локте, и показала поднятый вверх и сжатый кулак. Я интерпретировал этот жест, адресованный, несомненно, мне, как наставление:старайся — и всё получится!. Ещё через несколько секунд Дара скрылась из виду, поскольку беговая тропинка поворачивала влево, а вдоль неё росли высокие кусты.

Больше я никогда не видел Дару. Я понял, что нет смысла даже звонить ей или писать письма. Впрочем, я понял это не сразу. Как-то я пытался ей позвонить, но незнакомый голос сообщил, что я ошибся номером и никакой Дары здесь никогда не было. Нужно было принять как должное, что наш разговор окончен. Я никогда больше не встречал её ни на Набережной, ни в спортивных парках, ни на стадионе, в какое бы время там не появлялся. Дара даже ни разу мне не приснилась. Однажды возникло ощущение, что такой девушки и вовсе не существует, что это всё моё воображение, и я просто разговаривал сам с собой. Но разве я сам себе написал столько писем и подарил послание, выполненное узелковым способом? Возможно ли это? Я уже ничего не понимаю…

Послание, которое она подарила мне, было выполнено на весьма длинном куске верёвки с узелками двух типов: классический кровавый узел и восьмёрка. Я повозился недолго, прежде чем понял шифровку. Она оказалась достаточно простой: длинные узелки означали цифру от 1 до 9, а восьмерка — цифру 0, именно так я и предлагал ей шифровать числа, когда мы обсуждали узлы на одной из прогулок. Промежутки между узлами были разной длины, чтобы можно было понять, где записано многозначное число, составленное из нескольких цифр, а где сами числа, находящиеся в диапазоне от 1 до 33, отделяются друг от друга, образуя последовательность. Сопоставив числа с буквами алфавита и расставив по смыслу знаки препинания, я прочитал:

«Дорогой Артём, спасибо тебе за наше общение. Старайся — и у тебя всё получится. Я глубоко убеждена, что ты поймёшь, что делать — и найдёшь правильный путь. Дара».

Было очень больно, обидно, грустно — множество противоречивых ощущений разъедали меня изнутри. Я чувствовал, что виноват сам, виноват в том, что она ушла. За последние несколько дней я сильно привязался к Даре, только начиная понимать, насколько она права во всём, что говорила. Я начал вспоминать то, о чём она рассказывала несколько в ином ключе, замечать вещи, которых раньше не видел. Не понимал я только смысла кодирования прощального послания. Зачем нужно было кодировать? Почему не сказать прямо? Может быть, она хотела напомнить о наших первых днях, когда мы только узнавали друг друга? Или же… это намёк на существование других посланий, о способе кодирования которых она в тот же день спрашивала у меня! Она наверняка знала множество способов, но хотела, чтобы я сам выбрал те, что будут использованы в общении со мной…

Осенённый догадкой, но с чувством невообразимой грусти я листал её электронные письма, пытаясь увидеть что-нибудь необычное. Вдруг я обнаружил, глядя на одно из писем, что оно набрано очень неровно. Правый край письма был сильно рваным, некоторые слова зачем-то переносились, хотя строчка ещё не оканчивалась, причём переносы были неверными, иногда мягкий знак начинал строку. Я пытался посчитать количество букв в строчках, но не обнаружил закономерности. Затем мой взгляд случайно упал на левое поле письма, оно было идеально ровным, как ему и положено, а если соединить первые буквы каждой строки, то можно было прочитать… осмысленный текст! Раньше я не обращал на это внимания, думая, что Дара могла просто пользоваться неудобным редактором, например, на чужом компьютере; сам я стараюсь оформлять текст более менее аккуратно, но снисходительно отношусь к ошибкам других людей; я просто забыл об этом письме… Скользя взглядом сверху вниз, я читал, машинально расставляя запятые и точки, где требовалось: «Артём, тебе нужно перестать употреблять алкоголь, заменив его более глубоким изучением реальности. Разберись сам, почему любая доза приносит вред не только физическому здоровью».

Вот это да! Задание, оно было зашифровано. Я быстро кинулся искать аналогичные по своему написанию тексты писем. Нашел несколько. В одном, более раннем, значилось: «все задачи закодированы», в другом: «продолжай заниматься музыкой, научись сперва слушать её, начни с классики». Другие письма, по-видимому, содержали сообщения, закодированные иным способом, потому как больше текстов с ярко выраженной неровностью правого края не было. Час за часом я сидел и вглядывался в письма. Вот ещё одна шифровка, а вот другая. Невероятно, сколько всего было закодировано в этих письмах, и ведь всегда была зацепка! В каждом письме было что-то, что позволяло догадаться о наличии закодированного текста, но чего я раньше не замечал, считая это несущественным. В одном письме почему-то в пустых строках стояли запятые, что навело меня на мысль о морзянке из запятых и точек в каждой строке, в другом письме предложения начинались со строчных букв, а если соединить эти строчные буквы, получался осмысленный текст, но с орфографическими ошибками, вызванными отсутствием букв типа ы или ь, на которые не начинаются слова в тексте, ещё в одном письме между двумя абзацами был слишком большой пробел, оказалось, что в нём был весьма длинный текст, написанный белым цветом, и его можно было прочитать, лишь выделив этот абзац. В письмах было ещё много разных шифровок.

Глубокой ночью я понял, что все шифры в электронных письмах разгаданы. Передо мной лежал список задач и разных по смыслу и значению предложений, поясняющих, объясняющих или мотивирующих на что-то. Были подсказки и методики для решения некоторых повседневных проблем. Были там и прямые указания без обоснования. Видимо, нужно было связать всё это в нечто целое, выполняя работу последовательно. Как сказала Дара, на это могут потребоваться годы.

Расположив все указания в хронологическом порядке, я понял, насколько глупыми были многие поступки, что я совершал, вопреки сильнейшему желанию Дары, чтобы я этого не делал. А сколько ещё закодированных образов Дара передала мне в наших разговорах. Глупым и наивным казался я себе в тот момент. Я начал ощущать, сколько сил было вложено в то, чтобы я стал меняться — она даже объяснила, как именно я должен это делать. А я как слепой глупец ничего не видел, искал в общении с Дарой только лишь удовольствие от умных бесед и внимания столь красивой девушки…

До меня дошло, зачем она решила закодировать часть важной для меня информации в письмах, и почему на меня это подействует так, как подействовало. Ведь не зря же онаинтересовалась способами кодирования, выбрала те, что я сам ей и рассказал, немного их изменив. Нет, смысл вовсе не в том, чтобы поиграть в шпионов или разведчиков и получить от этого удовольствие. Дара ведь даже прямым текстом сказала мне тогда «…озадачить другого человека на время, чтобы он сразу не увидел смысла послания…». Зачем? А чтобы увидел всё и сразу — чтобы у него был шок открытия, чтобы на него вывалилось всё то, чего он не видел. Чтобы он понял, насколько узко мыслил всё это время и насколько важно научиться обращать внимание на детали, обращать внимание на то, на что раньше не обращал, чтобы хотя бы начать учиться видеть шире. Она тонко просчитала, что в случае со мной это сработает так, как ей было нужно. Конечно, она могла бы написать мне всё это в одном длинном письме, которое и отдала бы на последней встрече. Но ведь тогда я прочитал бы его точно так же, как прочитал все остальные. Были ли другие причины такого обращения ко мне? На этот счёт могут быть разные мнения. Рассуждая, я пришёл к выводу, что передать мне наставления таким способом именно в моём случае оказалось самым лучшим решением. Дара нашла и реализовала это решение с блеском.

Через несколько месяцев пришло понимание того, почему Дара ушла. На самом деле это был правильный поступок. Ей и самой было плохо, но иным способом разорвать шаблон моего мышления было невозможно. При этом она хорошо понимала, что её уход сработает в моём случае именно так — толкнёт меня к действиям. Кого-то другого он мог опрокинуть в глубокую депрессию, а меня мотивировал. И Дара знала, что её поступок сработает. Уходом Дара решила сразу несколько задач, виртуозно сыграв на знании психологии взаимоотношений, ведь я только спустя годы понял, что она не могла бы стать моей девушкой, союз с ней остановил бы моё развитие. Я не смог бы работать над собой под контролем и давлением девушки, многократно превосходящей меня по уровню развития и интеллекта. Такой уж был у меня склад характера. Скорее всего, и я почти в этом уверен, ей было не 19 лет, а значительно больше, и наверняка у неё была уже и семья, и дети. Если она, конечно, вообще была реально существующим человеком…

Позже я сообразил, что Дара разыграла меня на Набережной, когда сделала вид, что не умеет бегать, чтобы я, со свойственной мне манерой выставляться и красоваться, сделал ей замечание. С трудом верится, что по технике исполнения она научилась бегать даже лучше меня за эти почти два месяца, прошедших между первой и последней встречами. Прокручивая в голове разговоры с Дарой, я начал видеть тот глубокий смысл, что она вкладывала в свою речь. Со временем все эти разговоры я интерпретировал совершенно иначе, чем делал это в личном общении.

Спустя ещё некоторое время я понял, что Дара имела в виду, говоря мне на Набережной, что она должна закончить дело с одним человеком и почему была грустной: она общалась с кем-то вроде меня и в тот момент расставалась с ним, как потом и со мной.

Я понял, что она всё про меня знала с самого начала: где и как я учусь, чем занимаюсь, в целом знала, где я и когда бываю; теперь я понимаю, как наивно выглядела моя попытка рассказать ей о себе.

Я понял, почему нельзя досчитать до 100 и не сбиться. Я понял, что значит её фраза, в которой она упомянула, что нужно вытаскивать людей из болота поодиночке; именно так она тащила меня. А сколько людей до и после меня ей удалось перевоспитать? Я не знаю. Я понял, что та загадочная история про парня и девушку — это её история, она, Дара, была той девушкой, а парнем был кто-то из людей, вытащивших её… теперь я знал концовку этой вечнойистории. Я понял, почему начало истории всегда одинаково с учётом тех или иных вариаций, но оказывается, что концовка могла быть разной! И зависело это только от меня! В моей истории конец оказался таким, и в её, скорее всего, — тоже. Но конец этот пишется учеником, а не учителем. Мне стало понятным, что она вложила в символ двух косичек: это два человека, связанные между собой, зависящие друг от друга и друг друга дополняющие — это были мы, Дара и я. Наконец, я понял, что такое сила психики, о которой Дара рассказывала мне в одну из первых встреч.

Многие предсказанные Дарой в отношении меня события уже сбылись. Всё сложилось в одну цельную картину. Я осознал весь сюжет, мастерски разыгранный Дарой, ощутил всю сложность замысла, восхитился той невообразимой психической силой, которой должна была обладать девушка, терпения которой должно хватать на глубокий просчёт различных ситуаций, анализ диалогов. Насколько грамотно нужно играть в эту Игру, чтобы втянуть в Неёдругого человека, который поначалу этого даже не заметит. Насколько сложно было проПубликации эту игровую партию с нелинейным сюжетом. Я понял всё, прошли годы, но я разобрался. Понял то, что должен делать. И делал.

Я не могу и, наверное, уже даже не хочу заниматься поисками ответа на один важный вопрос, который, несомненно, мог бы возникнуть у вдумчивого читателя: была ли в моей жизни девушка Дара на самом деле, встречал ли я этот Подарок Судьбы? Или, быть может, выдумал? Но если выдумал, то сделал ли я это предумышленно? И когда?

Пусть читатель не пытается искать причину моего нежелания, так как она, причина эта, сугубо личная; и пусть он не делает также поспешных выводов о характере моей просьбы. Единственное, что, пожалуй, мне следовало бы предпринять, чтобы хоть как-то смягчить этим чувство разочарования от того, что одна загадка всё же останется неразгаданной, так это предложить читателю самому решить, что же было на самом деле: то ли Дара и впрямь общалась со мной летом 2004 года, то ли я испытал короткий приступ раздвоения личности, то ли вообще выдумал эту историю спустя 9 лет. Мне следует дать читателю полное право на его собственное субъективное впечатление, которое, впрочем, ему надлежало бы оставить при себе по той же указанной выше причине.

Испытывая желание помочь самому любопытному читателю, я отвечу на некоторые не заданные мне пока вопросы, надеясь, тем самым, избавить себя от необходимости отвечать на них лично.

Психиатрия располагает целым собранием случаев, в которых описано общение человека с самим собой. При этом сам такой человек уверен, что разговаривает с кем-то реально существующим. Происходить подобное общение может по ряду причин, и последствия его также могут оказаться весьма разнообразными.

Возможно ли было написать самому себе столько писем? Теоретически, возможно. А можно было получить то единственное смс-сообщение с просьбой дать свой адрес электронной почты? Очень просто: его вообще могло не быть, ведь ничего не сохранилось, так как сообщения на телефоне я всегда удалял. Оно, в конце концов, могло мне просто присниться. Если Дара существует, то где она сейчас? Может быть, улетела обратно на свою планету? Нет, едва ли, я скорее уж поверю, что её и не было вовсе.

Однажды — помнится, что это тоже было летом, — я удалил все её (или все-таки свои?) письма, разобрав их содержание полностью, определив все видимые и скрытые образы. Затем я сжёг в костре послание, выполненное на верёвке с помощью узелков. Зачем? Нужно было забыть о существовании этой загадочной девушки, поскольку мысли о ней начали мешать мне двигаться дальше.

Может быть, Дара наблюдает за мной время от времени? Тогда, надеюсь, она радуется своему успеху, ведь я делаю то, чего хотела она, и делаю это правильно, свободно и самостоятельно — теперь я знаю, что это такое.

Вдруг Дара всё же появится в моей жизни снова? Что ж, у меня будет, что ей рассказать… Пожалуй, я начну свой рассказ с одной интересной и поучительной истории. С истории о том, как случайно встретились однажды молодой человек и девушка…

—   Финал   —

Вот я нахожусь на экзамене. В качестве преподавателя. Передо мной студентка, отвечающая на вопросы билета, старается что-то мне объяснить. Экзамен досрочный, по её желанию, поэтому кроме нас с ней в аудитории никого нет. Закончив отвечать, студентка посмотрела на меня вопросительным взглядом, обречённо и с некоторым страхом ожидая оценки.

— Знаешь, по результатам работы в течение семестра, я хотел поставить тебе отлично, — начал я, видя, что искорка страха промелькнула в её глазах, — но ты недостаточно хорошо ответила на второй вопрос. Как ты думаешь, почему? Только не бойся раньше времени, я ещё ничего не решил.

Студентка задумалась, и ответила:

— Это самый сложный вопрос, я плохо поняла, что было записано в тетради. Зато все остальные я знаю очень хорошо, спросите что-нибудь!

— Почему ты плохо поняла этот? — настаивал я.

— Не знаю, ничего не понятно, вы что-то объясняли, но слишком сложно.

— Да, возможно слишком сложно. А почему ты не могла заранее спросить у меня, как же следует правильно понимать вывод этой формулы?

Девушка молчала, осознав, что поступила глупо, понадеявшись, что ей не попадётся один единственный вопрос, который она знала плохо. Она не понимала, что на самом деле не она выбирает вопрос, на который будет отвечать, он выбирается за неё в результате очень сложного процесса, о котором она даже не подозревала. Для неё вытягивание билета — лишь случайность, а для меня всё было уже понятно в момент её появления в аудитории.

— Давай я расскажу тебе вывод формулы ещё раз. — предложил я.

— Давайте, если вам не трудно. — обрадовалась девушка такому неожиданному для неё повороту событий.

Я стал рассказывать, заставляя студентку записывать промежуточные выводы, самой выполняя простые логические связки между действиями, задавая несложные вопросы, на которые девушка уверенно отвечала, тут же дописывая следующий из ответа результат. Закончив, я попросил девушку повторить вывод. Она повторила своими словами, водя ручкой по только что написанным символам.

— Понятно? — спросил я.

— Да, всё стало понятно, спасибо, — ответила девушка, и добавила, — но в лекциях не так было.

— Лекции я читаю для всех, поэтому решил, что лучше будет так, как я рассказал. Сейчас я показал тебе другой способ вывода, ориентируясь на то, что, по моему мнению, ты понимаешь лучше. Я старался подПубликации тебя к правильной мысли понятными именно тебе образами.

— Да, так понятно гораздо лучше. — согласилась студентка. — Но что я заслужила?

— Пока ничего. — довольно жёстко отрезал я. — Сейчас дам тебе задание, постарайся его сделать, применяя то, что ты только что поняла. — я взял листочек, на котором она выводила формулу, и на свободном месте написал математическое выражение. — Вот это выражение тебе нужно замкнуть, то есть сделать так, чтобы в нём исчез значок суммы.

— Поняла. — с готовностью ответила девушка, склонилась над листком, и погрузилась в размышления.

«Нет, не поняла, — думал я, отойдя от девушки и остановившись у классной доски, — ты ещё не знаешь, что будет дальше. — Девушка сидела, выписывая значки на листочке, и не видела, что я наблюдаю за ней. — Сейчас ты упростишь выражение, я поставлю тебе отличную оценку, потом ты придёшь домой, радостная. Эта преувеличенная радость, возникшая благодаря удачному разрешению неловкой ситуации с попавшимся тебе случайно вопросом, подвигнет тебя написать мне письмо с благодарностью, я уже знаю, как отвечу на это письмо. Между нами завяжется переписка, в которой ты увидишь много интересного и необычного для себя. — я продолжал смотреть на студентку и думать. — Потом мы начнём встречаться и общаться друг с другом, тебе поначалу будет очень интересно, я многому тебя научу, потом… — мысли остановились, перебиваемые ощущением грусти и тоски, — потом наступит момент, когда я скажу тебе, что нам следует перестать общаться, оставляя тебя наедине со своими мыслями и огромным количеством знания, разбираться в котором ты будешь очень долго, пока, наконец, не начнёшь мыслить совершенно по-другому, полностью иначе воспринимая реальность. А может и не скажу, ведь это зависит от тебя…, — я закрыл глаза и начал мечтать: — Потом ты найдёшь молодого человека и сделаешь с ним то же самое, познакомившись с ним ближе другим, но тоже случайным способом».

— Готово. — сказала девушка.

— Молодец, — сказал я, беря листочек с записями, — всё верно. Ты заслужила оценку отлично.

— Спасибо, Артём Михайлович! — обрадовалась студентка.

— На здоровье. — прозвучал привычный ответ.

Я пришёл домой, отдохнул несколько часов, занимаясь самыми разными делами, и пошёл проверять почту. Электронное письмо от студентки уже ожидало меня.

13 — 31 июля 2013

Караваев Артём Михайлович

]]>]]>